– Контролировал, батько! Каждый твой шаг, по инструкции… Но она не отдала шмайсер.

– Мы теперь оказались безоружными, – должно быть трезвея, заключил Гуменник. – На территории чужого государства… Должен отметить – весьма недружелюбного. Хоть сейчас гляди в оба!

– Гляжу, батько! Рано еще, народу никого, проскочим…

– Не хочу пешком. Свяжись с Сильвой, пускай машину шлет.

– Ты же велел мобилу подарить, батько!

– Кому?

– Тамаре Шалвовне!

Гуменник недовольно боднул головой воздух:

– Еще и без связи остались… Лях, я тебя уволю!

– Сам же сказал: запорожские козаки щедрые! Им для женщины ничего не жалко… Ты же хотел настоящую прелюдию показать Тамаре Шалвовне.

– Ты обязан сдерживать мои порывы, Лях! Предупреждать неосмотрительные шаги… Лидера партии охраняешь, личного представителя президента!

– Это я всегда помню, батько! И горжусь…

Сумеречные улицы Братково были еще пустынными, однако Гуменник с Ляхом шли, соблюдая меры предосторожности, прижимались к строениям и палисадам, чтоб не светиться на чужой территории.

– Ну и показал я прелюдию?

– Показа-ал! – нараспев и с гордостью произнес телохранитель. – Тамара Шалвовна была очарована! Особенно – как ты подарил ей жемчужное ожерелье.

– Ожерелье? А где я его взял?

– По твоему приказу, батько, я выторговал его у цыганки в таборе. За полторы штуки баксов.

– Разгулялся я – пробурчал Гуменник. – Ладно, вычтем из бюджета на добычу мутанта… Но такая женщина, Лях! Настоящая козачка! Генофонд нации! И что потом было?

Геббельс несколько смутился, глянул в бинокль в сторону таможни:

– Тамара Шалвовна сдалась… В общем, сама разделась. Ну и тут началось… М-м-м, как бы это сказать…

Гуменника от нетерпения потряхивало:

– Чего ты замычал? И как было? Говори!

– Ты же романтик, батько! – восхитился Лях. – Ты же ее стал мыть шампанским. Пену на нее напускал. А она визжала…

– Ну?!.

– А потом потребовал стог сена. Чтоб по козачьему обычаю… Тамара Шалвовна в такой восторг пришла! Говорит, мол, сразу видно, у тебя тоже высшее образование. Будто сено покалывает обнаженное тело, возбуждает эрогенные зоны… Ни разу не пробовал.

– И что?

– Взяла тебя на руки и отнесла в стог.

– Зря ты ей позволил, – строго заметил батько. – Представителя президента женщина несет на руках…

– Никто не видел, батько! – зашептал Лях. – Я обеспечивал полную безопасность.

– Добро. И как я овладел ею? Чего ты носом заводил? Говори!

– Никак, батько, – виновато признался тот.

– То есть как – никак?

– Плохо помню, батько…

– Надрался, что ли?

– Сам же заставлял пить! Короче, ты у нее еще на руках заснул.

– Да быть того не может, Лях!

– Виноват, батько! К груди Тамары прильнул, почмокал и захрапел.

– Почему не разбудил?!

– Будил я! – клятвенно заверил Геббельс. – И Тамара Шалвовна будила! Но сон-то у тебя богатырский, батько! Она сильно расстроилась. Ну и звезданула промеж глаз… Я блок поставил ! Но у нее удар правой, скажу тебе! Наша украинская гордость, братья Кличко отдыхают…

Гуменник от расстройства даже заикал и, пожалуй, врезал бы Ляху, но в голове еще не остыл огненный похмельный шар, причиняющий боль от резких движений.

– Ты ответишь за это, – вяло пригрозил он. – А сейчас добудь мне чарку виски.

– Придем на родину – добуду, батько! Хоть ведро! Гуменник наконец осмотрелся:

– Куда привел меня? Это что такое?

– Государственная граница. Вон таможня, батько! – оживился телохранитель. – Может, рискнем через КПП? Москаля беру на себя…

– Вижу, что таможня! – оборвал батько. – Ты на флаг посмотри!

– Что флаг? Жовто-блакитный…

– А что это значит? Ну ты и тупой, Лях!

– Значит, мы в родной Украине! То-то я смотрю, места знакомые…

– Когда мы границу перешли, отследил? Мы же мутанта ловили в России!

Телохранитель подумал, повертел головой и вдруг ударил себя по лбу:

– Вспомнил! Батько, я вспомнил! Когда ты собрался на Москву, то побежал в Украину за своей саблюкой. Чтоб москалей рубать. Вот и перешли!

– Ну ладно. – Гуменник вышел на середину улицы и распрямился. – Пошли в кабак. Мне бы хоть рюмку виски сейчас… И позвонить надо.

И пошел по асфальту, постукивая стеком по голенищу хромового сапога.

– Да рано еще, – занудил Лях. – Кабаки закрыты…

– Мне откроют! Увидят, батько пришел, – откроют! Не то лицензию отниму.

– Как думаешь, батько, мутанта поймали?

– Дременко его на свою родную дочку ловит. Пусть только не поймает!

– На его дочку и я бы попался! – раздухарился телохранитель. – Гарна телка…

– Ты сдурел? – оборвал его Гуменник. – Она самому Джону понравилась. Запал американец, как волк голодный на голяшку. В Штаты задумал увезти.

– Шо за несправедливость, – заворчал Лях. – Як добра дивчина, так американцам. Сам же говорил – украинский генофонд…

– Нам Штаты прыручаты треба, щоб за нас стоялы, щоб москали не робылы замах на нашу самостийнисть.

Они остановились возле распахнутых настежь дверей какого-то кабака.

– Ну що, дывысь, Лях! – обрадовался батько. – Видчинылы! Заходымо!

Как и положено, первым вошел телохранитель, оценил обстановку – за столиками придремывали редкие посетители, за стойкой скучал бармен.

– Виски! – подсаживая шефа на барный табурет, потребовал Лях. – Тры по сто. И телефон.

Грузный, небритый бармен поднял мутные, полусонные глаза и даже не шевельнулся:

– Что, трубы горят?

– Налывай! Швыдко, швыдко ! Ты що, батько не побачив?

– Мне на твоего батьку… с прибором, – вяло ухмыльнулся тот. – Нету виски. Нема, понял?

– Як же немае? – обескураженно возмутился Лях и указал на барную полку. – А це що? Моча, чи що?

– Ну вы достали, хохлы. – Бармен сгрузился со стула и стал пересматривать на свет остатки в бутылках.

Столь дерзкого неуважения Гуменник уже вытерпеть не смог. Он молча выслушал перепалку и внезапно ожег стеком стойку – висящие над головой бокалы брызнули на пол.

– Хозяина до мене!

Дремлющие контрабандисты враз проснулись, зашевелились, бармен меланхолично достал из-под стойки бейсбольную биту, а возле Ляха возник губастый и стриженный наголо охранник.