пыткам грешники. Фрески были напыщенными и безвкусными… но я говорю это спустя десятки лет после того, как увидела их.

Мы быстро шли по плитам пола, и каждый наш шаг отдавался гулким эхом. Вокруг пылали жаровни, но освещали зал не только они: где-то высоко-высоко над нами располагались окна, через которые проникал лунный свет. Благодаря хитроумной системе зеркал он яркими столпами спускался вниз, глубоко под землю, и наполнял воздух блеклым, потусторонним сиянием. По обе стороны от нас тянулась череда дверей из темно-серого чугуна, которые были украшены замысловатой чеканкой, изображавшей горгулий. Эти двери вели в камеры. Из-за них не доносилось ни звука. В этом месте царила удивительная, невыносимая тишина. Дойдя до конца зала, Вонвальт провел нас в другую дверь, за которой оказался почти такой же зал, и, лишь пройдя через него, мы приблизились к комнате, где находился Извлекатель Истин.

– У него не выдержало сердце, – сказал нам дознаватель. Он был непримечательным почти во всех отношениях. Среднего роста и средних лет, с каштановыми волосами, бородатый, бледный, крепкий и мускулистый. Я ожидала увидеть гадкого человека с крысиными чертами лица и жирной пожелтевшей кожей, облаченного в одеяния из лоскутов кожи, но стоявший перед нами мужчина мог сойти за кого угодно, хоть за адвоката, хоть за мясника. Одежда его была самой обыкновенной – шоссы[5] да черная блуза. Пожалуй, в столь страшном месте этот человек был примечателен своей непримечательностью; я будто бы увидела, как обычная семья вдруг села ужинать посреди поля брани.

– Когда? – резко спросил его Вонвальт.

– Около получаса тому назад, – бесстрастно ответил дознаватель.

Вонвальт прошагал мимо него и вошел в следующую комнату. Она была квадратной, высокой, вытесанной из белого камня. В ней не было ничего особенного… если не считать огромной перевернутой пирамиды из полированного вулканического стекла, которая росла из потолка и указывала своей вершиной на плиту, расположенную прямо под ней, в центре комнаты.

Это и был Извлекатель Истин.

Я не увидела на нем никаких отметин. Ничего, что позволило бы понять его природу или назначение. Над ним не было никакого механизма; пирамида крепилась прямиком к потолку. И все же Извлекатель Истин притягивал к себе весь воздух и все внимание. Он гудел, переполняемый темными энергиями. Его гигантские размеры, совершенно загадочный облик и то, каким беззащитным оказывался тот несчастный, которого помещали под него, – все это служило одной цели: свести человека с ума от страха. Уж мне это известно не понаслышке.

Но в тот раз очередным несчастным оказался очень неподвижный и очень мертвый Натаниэль Кейдлек.

Вонвальт сразу же подошел к нему и внимательно осмотрел тело. Бывший магистр Ордена лежал без одежды, больше похожий на стынущий мешок с внутренностями, чем на человека, которого при мне арестовал сэр Конрад, – что уже было довольно странно, поскольку, не считая наготы, я не заметила в нем ничего необычного. Пальцы были не сломаны, гениталии не прижжены раскаленным железом, на коже я не увидела ни рубцов, ни ожогов. Кейдлек был просто… мертв.

Он лежал под Извлекателем Истин, острая вершина которого парила всего в нескольких дюймах от его глаз. Наверное, поначалу бывший магистр оставался невозмутим, даже самоуверен; но затем сокрушительная тяжесть нависшей над ним громады начала играть с его умом злые шутки. Из недр подземелья мог донестись случайный скрип или глухой удар, и от внезапного страха его пробил бы пот или подкатила тошнота. Вдруг пирамида сдвинулась с места? Опустилась? А вдруг она могла опускаться часами, медленно, на доли дюйма, в извращенном подобии пытки каплями воды?

Темные энергии пирамиды, незримые, стекались к плите, проникали в разум подозреваемого, переполняли его. Эти древние драэдические чары – родственные тем, что давали магистратам Голос Императора, – высвобождали страхи и подозрительность человека. Они раскапывали правду, подобно опытным расхитителям могил. Они подтачивали и рушили все ментальные преграды и позволяли дознавателю безо всякого труда выуживать сведения. Если Голос Императора можно было сравнить со скальпелем хирурга-цирюльника, то Извлекатель Истин был подобен кувалде.

Увы, старое сердце Кейдлека не выдержало таких мук. И теперь он мог унести свои секреты в могилу. Здесь, в имперских подземельях, у мужчин и женщин было лишь два пути – либо они просто признавались, либо умирали.

Однако я заметила в таком методе допроса и кое-что еще, гораздо более циничное. Благодаря ему сованцы могли искренне утверждать, будто они не пытают людей без обвинительного приговора… вот только согласиться с этим можно лишь в том случае, если под пытками вы понимаете исключительно телесные муки.

Вонвальт тяжело вздохнул. Он сбросил верхнюю одежду, оставшись, как и дознаватель, в одной лишь блузе и коротких штанах. Затем он закатал рукава, и только в этот миг я догадалась, что сейчас произойдет.

– Никому не шевелиться и не говорить ни слова, – строго наказал Вонвальт. Затем он тихо произнес заклинания, свет почти полностью померк, и на краю моего сознания вдруг вновь зароптал тот самый зловещий шепот, который мы с сэром Радомиром слышали в Хранилище Магистров. Меня охватил глубочайший ужас, и мои внутренности сжались. Глаза Вонвальта сделались совершенно белыми – он установил связь с астральным миром и его дух покинул тело. По моей спине потек пот, и мы стали ждать, изнывая от мучительной тишины и духоты этой жаркой камеры.

А затем, спустя всего минуту, Вонвальт ахнул.

Я посмотрела на него, затем на дознавателя, но тот остался совершенно равнодушен. Я пожалела, что с нами нет Брессинджера и сэра Радомира. Они уже должны были приехать… хотя, если задуматься, приставы вряд ли могли чем-то помочь.

Я вновь посмотрела на Вонвальта. Что-то явно пошло не так. Я вспомнила зловещие слова прорицательницы, и меня парализовал страх.

По лицу Вонвальта катился пот. Его веки трепетали, а рот скривился в оскале. Я говорила себе, что прежде видела всего несколько сеансов. Быть может, все шло своим чередом. В конце концов, процесс призыва души был жестоким и пугающим.

Я опять посмотрела на дознавателя. Он встретился со мной взглядом, и мне подумалось, что невозмутимость этого человека сможет нарушить лишь нечто неслыханное.

Я снова повернулась к Вонвальту. Все его тело била дрожь. Что-то привело его в ужас.

– Нема, что происходит? – прошипела я.

Затем сэр Конрад издал душераздирающий крик. На секунду или две он полностью застыл, а затем начал падать вперед.

Я без раздумий бросилась к нему. Мои мысли занимало лишь одно: не дать Вонвальту раскроить себе череп о каменную плиту в центре комнаты. Мы столкнулись…

…и я очутилась в совершенно ином месте.