он чувствует… ко мне. Так странно: когда двое думают об одном и том же, их мысли становятся так ясны друг другу, как если бы кто-то третий возник рядом с ними и произнес их вслух.

Я подступила еще ближе, и мы оказались совсем рядом. Не увидев в его лице ничего, что заставило бы меня остановиться, я протянула руку, желая коснуться его плеча и дать сигнал столь же ясный и заметный, как огни маяков Кормондолтского залива в темную ночь…

Но внезапно сэр Конрад встал и отошел в сторону. На миг я подумала, что сейчас он вовсе покинет приемную, однако он стал расхаживать по ней из стороны в сторону.

– Сегодня вечером я хочу кое-что предпринять. Это касается дела княжича Камиля, – прибавил он, будто желая побольнее провернуть кинжал, который только что аккуратно вонзил мне промеж ребер.

Мое лицо запылало. Сердце билось так сильно, что я дрожала. Меня охватил такой стыд, что я была готова лишиться чувств. Его отказ ранил меня не хуже меча. Я знала, что не ошиблась: сэр Конрад, несомненно, испытывал ко мне… какие-то чувства. Но он осознанным усилием подавил их. Первым делом я подумала о Розе, о том, как она льстила Вонвальту. Какие сладкие речи она лила ему в уши в последние несколько дней? Насколько настойчивым было ее подхалимство? Переросло ли оно в заигрывание?

Теперь, когда я перечитываю написанные мною слова, те переживания кажутся мне столь глупыми. Как абсурдно было отвлекаться на подобные мелочи. Учитывая все, что происходило вокруг, разве я и Вонвальт имели право думать о делах сердечных, о том, что происходит между нами? И все же мне кажется, что именно Великий Упадок, на пороге которого мы оказались, заставил нас обратить внимание на наши чувства. Я уже начинала думать, что не все из нас пройдут этот путь до конца и останутся невредимыми. А если так, то разве мы не были обязаны хвататься за любые радости, какие только предлагала жизнь? Разве мы не были вправе обрести друг в друге хоть какое-то утешение, даже посреди борьбы со сверхъестественными силами? Ведь никто не мог посвящать каждую минуту, каждый час и каждый день государственным делам. Мы имели право иногда дать волю человеческим слабостям, хотя бы немного. Если наши жизни были заведомо бессмысленны, то разве не стоило выжимать из них все счастье, какое только возможно?

Увы, что бы ни назревало между нами, стало ясно, что в тот вечер вновь ничего не разрешится. Вонвальт избегал смотреть мне в глаза, пока я наконец не взяла себя в руки. Он рассуждал о «направлении мысли» в расследовании и о том, что «не стоит пренебрегать версиями лишь потому, что они кажутся маловероятными», и мне стало ясно, что он будет продолжать в том же духе, пока я не скажу или не сделаю что-либо.

– Я поняла, о чем вы говорите, – произнесла я. Мой голос прозвучал холодно и раздраженно, но иначе я не смогла бы скрыть своего разочарования. К тому же на меня еще действовала выпивка.

– Думаю, нам стоит посетить храм Немы. Ты слышала об Имперской Прорицательнице?

Я на миг задумалась.

– Мне казалось, что к ней относятся как к… диковинке. Вроде оракулов из Колледжа Предсказателей. Что она нужна лишь для проведения церемоний. – Я говорила осторожно, словно пыталась убедить друга в том, что его абсурдная новая прическа на самом деле выглядит довольно привлекательно. На самом деле Имперская Прорицательница была нелепым пережитком ушедшей эпохи, когда сованским обществом правили суеверия и неманская Церковь, а не общее право и Орден магистратов. Вонвальт не был суеверен, и я очень удивилась, услышав от него предложение пойти посоветоваться к, можно сказать, гадалке.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – мрачно произнес он. – Ты считаешь, что я лишился рассудка.

– Я думаю, вы отчаялись, – согласилась я.

– Так и есть, Хелена, – отозвался Вонвальт. – Пламя Савара, так и есть. Но я еще не окончательно впал в безумие. У Имперской Прорицательницы и в самом деле есть дар. Я не верю, что она способна «предсказывать будущее», как сказал бы Кейн, но у нее имеется особая связь с императорской семьей. Она присутствовала на Первом Посвящении княжича Камиля в Учение Немы, нарекла его святого покровителя и приняла его в лоно Церкви. Нити их судеб переплетены, и на это стоит обратить внимание.

– Вы думаете, что она сможет ощутить след княжича в святых измерениях? Как их якобы должна была почувствовать Роза?

– Правосудие Роза, – с нотками раздражения ответил Вонвальт, но затем спохватился, будто раскрыл что-то, чего не желал. – Но да, ты верно поняла.

Я пожала плечами, сильно раздосадованная тем, каким выдался этот вечер.

– Пожалуй, эту версию тоже стоит рассмотреть, если по другим дело пока что не движется.

– Дело движется, – сказал Вонвальт. Затем искоса посмотрел на меня. – Быть может, мне сходить туда одному?

– Вы хотите пойти сейчас? – спросила я.

– Да, не вижу смысла откладывать. Ты идешь или нет? Решай.

– Да, пойду, – сказала я, потому что отчаянно желала побыть с Вонвальтом подольше.

Позднее я горько пожалела об этом решении.

XVII

В храме Немы

«Общий закон подчиняется естественному закону, а естественный закон подчиняется божественному. Не существует отдельного светского свода законов. В конце концов, есть лишь воля Немы».

МАГИСТР ЭЙНОР КИРИЛЛ

Храм Немы находился в старом саксанском соборе, который выглядел так, будто его возводили три поколения зодчих и строителей, и каждый по-своему видел, каким должно получиться здание. В первую секунду могло показаться, что перед вами – очередное грандиозное готическое сооружение со всеми атрибутами, присущими сованскому стилю: статуями, арочными контрфорсами, крутыми конусами крыш и башенками, которые были покрыты листами темно-серого сланца; однако при более внимательном рассмотрении некоторые части собора больше напоминали Великую Ложу, строгую и лишенную украшений. А поперечный неф с двух концов и вовсе венчался медными куполами, которые, похоже, были позаимствованы из архитектурных традиций совершенно иных земель.

Мы вошли внутрь и быстро пересекли главный зал. Имперская Прорицательница обитала в отдельной часовне, которая примыкала к внутренней галерее в восточной части храма. Чтобы пройти туда, нам пришлось миновать алтарь. В небольших храмах, особенно в деревнях и маленьких городках на окраинах Империи, алтарем служил простой деревянный постамент, на который помещался череп лани, вываренный, очищенный от плоти и освященный неманским жрецом. Но здесь на его месте возвышалось мраморное изваяние самой Немы – женщины с головой лани, окруженной нимбом из чистого золота. В руках она держала искусно вырезанный алтарь из дорогого красного