– А ты правда можешь Сергею Васильевичу сделать приглашение на Олимпиаду?

– Это называется аккредитация. Могу, конечно. В награду за боевые заслуги.

– Откуда ты знаешь про боевые заслуги?

– Я же не дурачок вроде вашего Пети, – сказал он обиженно. – Ты думаешь, я спецназовские наколки от уголовных не отличу?.. Петя там чего-то нес про зону! А наколки у дядьки вовсе не с зоны, а из армии.

– Ты наблюдательный, – отметила Алла с удовольствием.

Новая, возродившаяся Алла немного потеснила старую, уцелевшую. Она подвигалась, пристраиваясь, и легла головой Павлу на плечо. Вот так очень удобно и правильно!..

– Хорошо, – сказала она, – а всё остальное? Кто сжег Петькины бумаги? Кто подмешал вам снотворное? Кто кинул ампулу в снег? Кто сунул фотоаппарат в дрова и чей это аппарат? Кто вывинтил шурупы из стеллажа? Зачем их вывинтили?

Он кивал на каждый её вопрос.

– И кто, в конце концов, убил Виноградова?..

– Вот именно. Кто его убил?

Алла быстро села и откинула с лица волосы. Павел смотрел на неё.

– Давай считать. – Она раскрыла ладонь и стала загибать пальцы. – Не я и не ты. Не Марк и не Женька. Не Сергей Васильевич. Не Марина. Не Зоя Петровна. Зачем ей его убивать?

– Ей незачем. И она из винтовки бы убила, – ответил он.

– Кто у нас остается? Летчик-вертолетчик, да? И наши. Володя, Степан, Петечка и Диман. Но ни один из наших Виноградова никогда не видел. А у Антона вполне могли быть мотивы. Мы просто о них ничего не знаем.

– И у ваших вполне могли быть мотивы, о которых мы ничего не знаем. И почему ты исключила Марину и Сергея Васильевича?

– Как почему, Павлуш! Я Сергея знаю много лет, он порядочный человек! И нас троих наняли, понимаешь? Наняли сопровождать Володю! Мы понятия не имели, что попадём к вам сюда и что здесь будет Виноградов!.. У нас была задача – сводить на прогулку Володю. И всё!..

Она соскочила с кровати, побежала на кухню и налила в кружки из-под кофе остатки глинтвейна.

– Ты очень красивая, – заметил Павел, когда она вернулась. Стал на колени и крепко взял её за талию горячими ладонями. – Вот здесь так широко, потом узко, а потом – раз, и опять широко.

И поцеловал – там, где широко, потом там, где узко, и напоследок, где опять широко.

Она держала в руках кружки, едва дышала и соображала с трудом.

– Давай лучше подумаем, – попросила она жалобно. – Давай, а?

– Мы думаем.

– Вот и получается, что мотивы могут быть только у Антона. – Мысли крутились, как огненное красное вино в медной кастрюле, ни остановить, ни собрать. Думать внутри воронки было нелегко. – Ты не можешь узнать, какие?.. Может, он деньги воровал? Или еще что-нибудь похуже?

– Наверное, могу.

– И ампулу он мог выбросить в снег! По дороге! Он же у тебя в доме ночевал!

Тут она вдруг пришла в ужас:

– Павел, он же у тебя ночует! Господи! Он сейчас явится, а тут мы!

– Не явится.

– Почему?!

– Марк его не пустит. Не беспокойся. – Он почесал бровь. – Ампулу действительно выбросили с дорожки. С крыльца она не долетит туда, я пробовал.

– Ну вот. И он знал, где лежит снотворное!

– Кто угодно мог зайти в медицинскую комнату и взять ампулу.

– Но кто угодно не знает, снотворное это или нет!..

– Любой охотник знает.

– Тьфу ты, – в сердцах сказала Алла. – Тогда получается, что убил или ты, или Марк Ледогоров. Кто еще у нас охотник? Петечка? Диман? Или, может, Марина?..

– Откуда у него карта, на которой есть наш кордон, вот это я хотел бы знать.

– У кого? – не поняла Алла.

– У этого вашего Димана, у кого!.. Я же при тебе карту нашел и смотрел.

– Я не заметила, что ты там смотрел! Ты рылся в чужих вещах, а я стояла на стрёме! Чтоб тебя не застукали!

Он засмеялся и обнял её.

– Как ты мне подходишь, Алчёнка, – выговорил он с неожиданной нежностью. – Как подходишь. Точно, нужно папаше этому благодарность настрочить.

– Подожди, не мешай мне. – Алла оттолкнула его, потому что он полез целоваться. – Хорошо, карта, ну и что?.. А с чего ты взял, что у него там карта? Почему ты вообще стал рыться в его рюкзаке?

– Я искал не карту, я искал что-нибудь подозрительное или странное. И нашел карту.

– И откуда у него она?

– Я не знаю, – ответил Павел и всё же притянул её к себе. – Я догадываюсь, конечно, но пока точно не знаю.

– Павел, скажи мне сейчас же!

– Все дело в креплениях.

– В каких креплениях?!

– В самых обыкновенных, лыжных.

Алла подумала немного.

– А… что с креплениями?

– Да в том-то и дело, что ничего!.. Ни у кого из вашей группы на лыжне не ломались крепления.

Она беспомощно посмотрела на него.

Алле снилось, что пришла пурга и они с Павлом почему-то живут в берлоге. Медведь куда-то ушел, а им оставил берлогу. Они живут в ней посреди леса, и больше никого нет, совсем никого, и медведь еще не скоро придёт, до весны можно не спешить. Ничего не нужно – возвращаться в Москву, заниматься опостылевшими делами, закрывать счета, выслушивать сочувственные или злорадные замечания. Нет никакой Москвы, и нету никаких дел!.. Можно спать в берлоге сколько угодно, и это так хорошо, так правильно. Сколько лет она мучается бессонницей? Лет десять, с тех пор, как ушел муж? А с мужем как было? Впрочем, какая разница!.. Здесь, в берлоге, это всё неважно. Здесь тепло, уютно и надёжно, и медведь еще не скоро придёт. Весной они выберутся на воздух, холодный, острый, пахнущий талой водой и оживающим лесом. Под горкой будет тихонько и удивленно журчать ручей – как, уже весна?! – а в чаще кричать ошалевшая от солнца птица. Алла поднимет лицо и раскрытые ладошки к солнцу, и оно станет осторожно трогать ее холодную кожу, согревая. И мир вокруг будет ярким и настоящим, без серой пыли, за которой невозможно разглядеть никакие краски!..

Рядом что-то завозилось, затряслось и засопело – должно быть, медведь всё же вернулся раньше срока.

– Уходи, – пробормотала Алла и оттолкнула медвежью морду. – До весны далеко. Потом придёшь.

Медведь захрюкал, но не ушел, а поцеловал Аллу в губы. Очень приятно было целоваться с медведем! Неожиданность какая. Медведь, а так прекрасно целуется.

– Ты полежи еще, не вставай. Рано.

Алла открыла глаза.

Павел полулежал рядом с ней, совершенно одетый, обнимал ее под одеялом и прижимал к себе.

– А где медведь? – спросила она.