– Застрелить его я бы смог, наверное. Резать бы не стал. Не умею я этого. И не хочу.

– Может, имело смысл согласиться?..

– Ты зачем это спрашиваешь? Не понимаешь или прикидываешься?

Он вдруг рассердился и испугался. Он рассказал ей эту грёбаную правду, о которой она просила. И даже просто рассказать ему было трудно, стыдно. Он был уверен, что она всё правильно поймёт и дальше ему уже ничего не нужно будет ни объяснять, ни повторять. Выходит, ошибся?..

– Алла, ты в самом деле считаешь, что Марк мог согласиться?!

– Паша, не дури, – сказала она с досадой. – Я просто так спросила. Чтоб посмотреть, как ты будешь злиться. Между прочим, этого вашего Виноградова я прекрасно понимаю. Он точно знает, что всё на свете покупается и продаётся. Всё – товар!.. Люди, родина, любовь, честь. Весь вопрос только в цене. Идея не новая, и Виноградов не первый, кого она посетила. Общество потребления. Все потребляют друг друга и окружающий мир.

– Я не желаю, чтобы меня потребил Виноградов.

– Ты исключение, Паша. Осталось еще некоторое количество особей, искренне полагающих, что они не товар. Их мало, конечно, и живется им несладко, но на них мир стоит. На таких, как вы с Марком. Вот я, например, про себя точно знаю, что покупаюсь и продаюсь. И знаю, почём!.. В данный момент меня купили Володины родители и я должна отрабатывать вложение. Опекать их сына.

– Ты не товар, – возразил Павел Кузьмин. – Ты хорошая девушка, и ты человек. Тебе просто нелегко пришлось.

– Мне сорок два года, я взрослая баба!.. Не нужно фантазировать, Павел. Я вовсе не испуганная малышка, а ты не шериф из Небраски!

– Откуда? – весело удивился он.

Поставил свою кружку и как-то очень определённо и окончательно обнял Аллу и прижал к себе.

– Был я в этой Небраске, – сказал он, близко рассматривая её лицо. – Дыра дырой. Пылища, трейлеры, заправки и «бигмачные». Там во всех закусочных одни сплошные бигмаки подают – булки с котлетами и картошкой жареной. Вариантов нет.

– Варианты, – пропищала Алла «девочкиным» голосом, – есть всегда.

– А по-моему, нет.

Она хотела отстраниться, но он ей не позволил. Он отобрал у неё кружку и закинул её руки себе на шею.

– Павел, ты что?.. Мы же взрослые. Мы же знаем, что это невозможно.

– Мы знаем, что всё возможно. Мы взрослые.

Некоторое время они постояли, обнявшись и как бы привыкая друг к другу. Аллино взрослое недоумевающее сердце медленно разгонялось, сотрясалось всё сильнее, и ей казалось, что Павел видит, на самом деле видит, как колотится её сердце, и всё не отпускал, прижимал очень крепко.

Она потрогала его бритую макушку и шею в высоком воротнике свитера. Шея была немного влажной и кололась.

– Я с тобой, – сказал Павел. – Я совершенно точно с тобой.

И поцеловал её, глубоко и сильно. Алла сначала просто принимала его поцелуй немного удивленно, немного насмешливо, немного со стороны, а потом что-то изменилось. В какой-то миг он её пересилил. Она вдохнула, а когда выдохнула, оказалось, что всё изменилось.

Ей стало жарко и неловко в теплых одеждах, и захотелось, чтобы этот человек оказался сию же минуту так близко к ней, как только возможно. И захотелось сделать с ним что-нибудь такое, чтобы он забыл себя, забыл весь мир. Чтобы у него ничего не осталось, только она, Алла, и чтобы она стала его полновластной хозяйкой.

…Я с тобой. Я совершенно точно с тобой!..

Нет, еще пока не со мной. Ты не знаешь, как со мной. Еще пока не знаешь.

Она закрыла глаза и потерлась о его щеку снизу вверх, и взяла его руку, и поцеловала в ладонь. И стянула с него свитер, который очень ей мешал. Павел помог ей и замотал головой, когда свитер застрял. Теперь некоторая его часть оказалась в её полном распоряжении.

– Зачем ты всё время на меня смотрел?

– Догадайся. – Он прикусил её ухо. – Не можешь?..

– Я о тебе тоже мечтала. Я о тебе мечтала в бане.

Он прикрыл глаза. У него были очень светлые глаза и много мелких морщин в уголках.

– Я мечтала, чтобы ты лежал, совершенно голый и совершенно беззащитный, чтобы из кармана у тебя не торчал нож, а за спиной не болтался карабин, а я бы поливала тебя водой. Очень горячей водой. И еще шампунь. Вот сюда… и сюда… и еще сюда…

– Хватит шампуня, – сказал он. – Остановись. Я больше не могу.

– Я только начала…

Он взял её с двух сторон за бока – она обхватила его ногами, – отнес на кровать и уложил. Она подвинулась, давая ему место рядом. Сердце бухало, как дизельный движок, сильно и часто.

Он поцеловал её в грудь с той стороны, где колотилось сердце, и посмотрел так, как будто всю её забрал себе. Это было очень правильно – забрать её себе!.. Пальцем, касаясь очень легко, он провел по её лбу, губам, шее, груди, животу и еще где-то провёл, и тёмная страсть выпрыгнула, как волк из оврага, и вцепилась огненными зубами. Искры полетели во все стороны, сердце разорвалось, мыслей не стало. Тёмная страсть одержала верх. Мы сдались без боя. Мы знали, что так будет, мы были готовы – и всё же нет, совсем не готовы.

Нам казалось, что можно попробовать и посмотреть, что из этого выйдет, а можно и не пробовать, проявить осторожность, разойтись в разные стороны мира, но мы заблуждались. С самого начала у нас не было выбора.

Мы обречены.

Тёмная страсть подстерегала нас, просто выжидала время. И вот где она нас настигла. Здесь. Сейчас.

Страсть сожгла мысли. Испепелила сознание.

…Зачем оно вам?.. Может быть, оно еще к вам вернется, но только после, потом. А в эту секунду только страсть, это и есть жизнь. Вы просто забыли.

– Я влюбился в тебя, когда ты ела яичницу. Помнишь?..

– О господи!

– Ты ела и только что не хрюкала.

– Я не хрюкала!

– Я тогда подумал – женщина, которая умеет так есть, подарок судьбы.

– Почему?

Он вдруг задумался. Выпростал из-под неё длинную руку и смешно почесал бровь. Он вообще смешно чесался, Алле очень нравилось.

– Ну-у-у. Вокруг люди чужие и вообще всё чужое. Игорь вдруг объявился, и я не понимал – зачем. Понимал только, что неспроста. А у нас весь график тренировок полетел, пришла эта метель, откуда не ждали! И подруга твоя, врачиха, гастроли давала, я помню.

– Ничего она не давала, Павлуш. Просто она так понимает жизнь.

Павел вдруг обрадовался подсказке.

– Во-во-во! Вы все жизнь понимаете как-то странно! А нам чего делать?

– Кто – мы?

– Бабы, кто, кто!.. Вот стоит она, вся такая прекрасная, и смотрит на тебя, как будто ты в лучшем случае недоумок! И как будто рентгеном тебя просвечивает, прикидывает – сойдёт, не сойдёт? И для чего сойдёт? Время весело провести или, может, детей завести? А я, стало быть, в это время должен во всей красе себя показать, годность продемонстрировать, а то ведь мало ли чего рентген покажет!