Эктор спрыгнул со своей лошади и прыгнул в реку. Он хорошо видел Артура под водой и сразу схватил его за руку, помогая выбраться из-под агонизирующего коня. Оказалось, стрела даже не ранила Человека-Медведя.

— Оставь меня, я в порядке, — прорычал Артур. — Боги милостивы ко мне. Поезжай вперёд, не теряй времени. Принеси мне хоть одну голову.

Эктор вспрыгнул на своего жеребца и поскакал на противоположный берег. Теперь сидевшие в засаде увидели, что Артур жив, и начали было снова стрелять, однако важные мгновения были упущены — около десятка всадников успели переправиться через реку. Большинство лучников кинулось наутёк, но, поскольку их кони были отведены далеко, дабы враг не обнаружил засаду, их шансы убежать от воинов, сидевших на специально обученных для охоты лошадях, были ничтожны.

Эктор Хель сразу наметил себе жертву. Развитое чутьё воина подсказало ему, что перед ним — зачинщик. Без особого труда Хель настиг бежавшего.

— Ноги сотрёшь! — презрительно крикнул он.

Человек остановился и, судорожно отбрасывая плащ, выхватил меч.

— Ты думаешь, я испугался тебя? — захрипел он. — Никто не способен устрашить Мордреда.

— Так ты и есть Мордред? — усмехнулся Хель. — Какое разочарование! Я надеялся повстречать в твоём лице грозного соперника, а вижу жалкого мальчишку, способного разить противника только в спину.

— Замолчи, иначе я заставлю тебя сожрать собственный язык! — выпал Мордред.

— Слишком много слов.

Эктор лениво слез с коня и бросил на землю лук со стрелами.

— Я бы мог пришпилить тебя стрелой к дубу, как букашку, — улыбнулся он. — Но я позволю тебе умереть воином, хотя ты не заслуживаешь такой чести… Нападай.

Мордред оцепенел на несколько мгновений. Он не привык к унижению. Он чувствовал, как в ногах разлилась слабость, голова закружилась, в глазах потемнело от бешенства. Задыхаясь, он сделал шаг, но вдруг увидел глаза Хеля и остановился. В этих глазах была смерть — равнодушная и всепобеждающая. Мордред почему-то сразу понял, что одолеть врага не удастся. И это понимание лишило его сил.

— Кто ты? — спросил он, опустив руку с мечом. — Ты не человек, ты демон.

— Какое это имеет значение? Ты расхотел драться?

— Я вижу, что это бесполезно. Можешь убить меня. Я готов…

Мордред отбросил меч.

— Вот уж не ожидал, — разочарованно проговорил Хель. Он стоял неподвижно. Не двигался и Мордред.

— Бей. — Голос вожака Волчьей Стаи звучал глухо.

— Резать тебя, как свинью? Может, возьмёшь в руки меч?

— Какой смысл, если конец известен?

— Какой смысл жить, если конец известен? Ты разочаровываешь меня всё больше и больше. — Хель покачал головой. — Ужели тебя не интересует бой? Значит, ты и впрямь никогда не был воином.

— Я всегда был воином!

— Тогда очнись! Сразись с лучшим! Не каждому выпадает шанс испытать себя в схватке с Эктором Непобедимым, в схватке с Хелем! Увидеть то, что умеет единственный в мире! Разве это не высшее наслаждение для воина, даже если ты погибнешь при этом?

Мордред тяжело вздохнул.

— Подними меч, — настаивал Хель.

Мордред повиновался. И внезапно в нём проснулась былая звериная ярость.

— Так-то лучше, — засмеялся Хель.

Мордред ринулся на врага, вкладывая в удары всю свою ненависть, всё своё отчаянье, всю свою силу… И вдруг остановился. Дальше двигаться было невозможно — в его грудь был воткнут меч. Лезвие вошло глубоко, по самую рукоятку, но Мордред даже не заметил, как это произошло.

— Удивительно, — пробормотал главарь Волчьей Стаи. — Ради такого удара стоило умереть…

Хель улыбнулся.

Он упёрся в Мордреда коленом и оттолкнул его от себя, высвобождая свой клинок.

Лес умиротворённо шевелил густой листвой.

Хель подошёл к коню и погладил его по шее.

— Что ж, охота была удачной…

Вернувшись к реке, он увидел, что вокруг Человека-Медведя сгрудились воины.

— Этот амулет достался мне от моей матери, — рассказывал Артур. — Женская фигурка из каменного дерева. Не знаю, кто и когда вырезал её, но однажды Мерддин сказал мне, чтобы я никогда не расставался с этим амулетом, поэтому он всегда висит у меня под рубахой. И вот стрела попала прямо в фигурку.

— Надо же! — удивлялся один.

— Красивая вещица, — восхищался другой, разглядывая небольшую деревянную фигурку.

За гулом голосов не все заметили приближение Эктора. Он спрыгнул с коня.

— Эктор? Ты жив? — заметил его Огвэн.

— Я в полном порядке. Много наших убито?

— Двое. Троих тяжело ранило. Засаду устроила Волчья Стая. Только Мордред опять улизнул.

— Не улизнул, — ответил Хель и бросил к ногам Артура отрезанную голову Мордреда.

На несколько мгновений повисла абсолютная тишина. Даже птицы, казалось, замолкли. Артур поднялся. Убитый конь придавил ему ногу, и Человек-Медведь прихрамывал.

— Вот и всё. — Артур пнул ногой голову Мордреда. Испачканное кровью лицо предводителя Волчьей Стаи несколько раз ткнулось открытым ртом в землю, будто Мордред хотел вгрызться в неё. — Этот злодей принёс людям много горя… Ты знаешь, что он украл священную чашу Круглого Стола? Мы пили из неё кровь жертвенной белой лошади.

— Больше он ничего не украдёт, — сказал Эктор.

— Да, но теперь мы никогда не узнаем, куда он спрятал священную чашу, — с сожалением покачал головой Артур. — Впрочем, теперь у нас есть другая…

Эктор кивнул и беззаботно сказал:

— Такие вещи всегда легко заменить.

— Ты так полагаешь? — удивился Артур.

— Священные предметы — всего лишь игрушки.

— Не слишком ли ты легко относишься к этому? — сурово спросил Артур и покосился на стоявших вокруг воинов.

— Я видел, как толпы людей фанатично рвались к золотым храмам, чтобы поклониться там идолам, а позже те же люди с прежней фанатичностью разрушали свои золотые храмы, потому что им внушили, что в тех храмах живёт зло. Человек — это сосуд, который можно наполнить чем угодно. Ему можно навязать любую глупость, — ответил Эктор.

Артур не ответил. Он лишь махнул рукой, приказывая всем сесть в седло и возвращаться в крепость. Гварды неторопливо поехали прочь, оставив для Артура лошадь.

— Трудно разговаривать с тобой, — признался он, оставшись наедине с Хелем.

— Я видел так много, что это не вместится в тысячи жизней. Я умею много больше Мерддина. Но Мерддин служит, а я живу независимо. Мерддин — раб своей идеи. Впрочем, может, и я раб своей убеждённости?