— У вас что, шуты имеют свои объединения? — удивился Ван Хель.

— Да, братства шутов.

— Никогда не слышал про такие, — признался Ван Хель.

— В нашем городе, — принялся растолковывать лавочник, — шуты объединяются в корпорации, как и ремесленники. Ты же знаешь, что всякая деятельность должна быть упорядочена.

— Не понимаю, зачем им объединяться в какие-то группы.

— Потому что высказывание собственного мнения может происходить только в рамках профессиональных союзов. Таковы строгие правила нашего города.

— А если я пожелаю выразить собственное недовольство чем-то, неужто мне посмеют заткнуть рот? — не поверил Хель.

— Видать, ты приехал издалека, коли задаёшь такие вопросы, сударь… Что ж, отвечу тебе, раз ты хочешь знать. Да, ты можешь сказать всё, что ты думаешь, но не на общественных собраниях. В собрании и на площади право голоса принадлежит только представителю профессионального объединения, будь то сапожник, ткач, цирюльник — любой. Шуты, если им угодно смеяться и показывать фокусы в одиночку, имеют на это право. Однако ни один из них не посмеет высмеять никого из наших градоначальников и тем более потребовать от них держать ответ перед простыми людьми. Но в маскарадную неделю аббат Монтьё не только позволяет себе всякие шалости со своими шутами, но и устраивает трибунал, где вершит суд над господами… Некоторых он приговаривает к тюремному заключению, некоторых — к обезглавливанию или к повешению. Народ ликует и хохочет.

— И что? Казнят? — удивился Ван Хель.

— Нет. Это ведь шутка. Кто же позволит нам отрубить голову барону, опозорившему крестьянскую девушку? Но всё-таки в глазах простых людей — это своего рода правосудие, пусть шуточное, но всё-таки правосудие. Аббат высмеивает всех.

— Забавно у вас.

— Некоторые мессиры, зная за собой немало грехов, стараются покинуть город на эти дни, но большинство всё же остаётся, потому как много всякого развлеченья у нас в маскарадную неделю.

— Да уж…

— Знаете, сударь, к нам даже Тюрлюпены[32]из Парижа приезжают, чтобы показать своё умение зубоскалить. Правда, за право надевать маску в такие дни следует заплатить в городскую казну. Но разве кто-нибудь против? Столько подлинного веселья! Какие возможности посмеяться в глаза над ненавистными господами… Гляньте, а вот и аббат Монтьё!

На площадь вкатила повозка, на которой стоял мужчина в митре, с крестом на груди, в чёрной длинноносой маске, закрывающей верхнюю половину лица. Он сыпал направо и налево злыми шутками, декламировал сатирические стихи, хохотал и, неистово извиваясь всем телом, был похож на безумца, нуждавшегося в том, чтобы его связали сию же минуту. Толпа отвечала «аббату» дружным рёвом, воодушевляя его на новые шутки.

Из городской магистратуры шли, облачённые в свои лучшие одежды, чиновники, а вокруг них плясали, бешено задирая ноги и вертя руками, вертлявые человечки с размалёванными лицами и в разноцветных клоунских колпаках. Магистраты широко улыбались плясунам, из всех сил стараясь выглядеть добродушными и раскованными, хотя им было не по себе — боялись колкостей господина Монтьё. Они с поклоном остановились перед шутом, и длинноносая маска устрашающе кивнула. Ван Хель не слышал, о чём они беседовали, но вскоре магистраты удовлетворённо засеменили обратно.

За пару часов, проведённых на маскараде, Хель успел убедиться в том, что шутники из Шайки аббата Монтьё выставляли в смешном виде всех подряд, а не только дворянство и духовенство, доставалось и простым горожанам. Тут и там на площадях на деревянные помосты взбирались облачённые в маски «следователи» и рассказывали собравшейся толпе о скандалах, злоупотреблениях, воровстве и глупостях, имевших место за последний год. «Следователям» можно было передать любые материалы и жалобы. Хель обратил внимание и на то, что каждый «следователь» занимался своими вопросами: один высмеивал глупость, другой — жадность, третий — зависть, четвёртый — супружеские раздоры и так далее. Из-за этого толпа собиралась по интересам и живо обсуждала всё, что слышала.

Когда стало смеркаться, Хель вернулся к воротам, чтобы забрать у стражника своего коня. Он едва успел сесть в седло, как кто-то из стоявших у ворот указал рукой вдаль.

— Что за толпа, братцы?

На горизонте густо темнела человеческая масса, ощетинившаяся копьями и вилами.

— Поднимайте мост! — скомандовал командир стражников.

Хель тут же поскакал в лагерь Робера де Парси.

— Милорды! — крикнул он, осадив коня возле шатра графа. — Похоже, назревает заварушка. Сюда идёт вооружённый отряд.

— Что у них на знамёнах? — вышел из шатра барон де Белен.

— Я видел только кресты.

— Кресты? Уж не рыцари ли крестового похода?

— Всё может быть, мессир, — ответил Ван Хель. — Я разглядел копья и вилы.

— Вилы? Нет, это не рыцари.

— А гербы? Какие гербы?

— Никаких, мессир.

— Сюда едут не благородные воины, а вонючие мужики?! — Лицо графа тут же налилось воинственной свирепостью. — Может, какие-нибудь бунтари? Судари, возьмёмся же за оружие! Разгоним их, как бездомных псов!

Рыцари поспешно разошлись по палаткам, созывая своих оруженосцев.

Пока они облачались в доспехи, Хель внимательно смотрел на катившуюся, как чёрная волна, вооружённую толпу человек в пятьсот. Это была именно толпа, а не организованная сила. Люди были одеты кто как, никакого даже отдалённого подобия формы не наблюдалось; единственное, что было общим в их одежде, это нашитый на грудь белый или красный крест. Многие несли копья, некоторые держали щиты, большинство же вооружилось вилами. Они нестройно завывали какую-то похабную песню. Несколько красных, белых, синих кусков материи, неаккуратно привязанных к кривым жердям, плескались на ветру, красуясь нашитыми на них крестами. С первого взгляда было ясно, что это не солдаты, а просто сброд, во главе которого ехал на исхудавшем муле монах, угрожающе выставив перед собой деревянное распятие.

— Хлеба! — закричал монах, остановившись перед раскинувшийся около городской стены деревней. — Именем Господа нашего Иисуса Христа приказываю вам накормить святую армию! — Поскольку никто не ответил ему, так как хозяева ушли на карнавал, монах обернулся к своим крестоносцам и, величественно взмахнув распятием, выкрикнул: — Братья мои во Христе! Кормитесь всем, что вы найдёте! Набирайтесь сил перед дальней дорогой! Да отпустятся вам ваши грехи, ибо дело ваше свято!

На крепостной стене Сен-Пуана обеспокоено замелькали фигурки. Горожане остановили праздник, услышав о приближении непонятного отряда. Многие поднялись на стену и с тревогой следили за передвижениями людей с крестами на груди, не понимая, что происходит. Когда же тёмная толпа захлестнула ближайшие деревенские дома и послышалось визжание попавших под нож свиней и коров, люди поняли, что началось разграбление. Народ на крепостной стене заметался, все бурно жестикулировали, кричали.