Девушка со стоном закрыла лицо ладонями и вдруг громко, уже не сдерживая себя, разрыдалась.

В тот вечер Григорий не ждал гостей.

Они ничего особенного не планировали — обычный ужин после трудового дня. Подобные вечера в последние месяцы случались все чаще. С тех пор как средства массовой информации заговорили о глобальной финансовой катастрофе, Григорий стал работать чуть ли не вдвое больше. Тамара даже представить не могла, как ему это удается, ведь ее любовник — вернее, любимый — и без того отдавал работе все свое время, как говорится, двадцать пять часов в сутки. И тем не менее умудрялся выкроить часок-другой для ужина с Тамарой.

Она навсегда запомнила тот теплый сентябрьский денек, когда Григорий назвал эти вечера семейными. Произнес это слово с нажимом, повторил несколько раз, словно пробуя его на вкус. И вкус этот ему, кажется, понравился. Во всяком случае, так показалось Тамаре. И она восприняла это как признание… а может быть, предложение…

В общем, в тот вечер никаких гостей не предвиделось, и они уже собирались устроиться за столом в холле первого этажа, у камина, когда вдруг с улицы донесся шум двигателя приближающейся машины и почти одновременно зазвонил мобильный Григория.

«Черт! — поморщился Поддубный, а затем приказал: — Ступай наверх, тебе здесь нечего делать». Тамара поспешно взбежала по лестнице на второй этаж, прошла в спальню и прикрыла за собой дверь. Но уже через пять минут не удержалась и открыла. Мужчины внизу говорили слишком громко, один из голосов все время срывался на крик.

Стоя на пороге спальни, Тамара через полуоткрытую дверь могла видеть часть холла и то, что там происходило. У камина, спиной к ней, стоял Григорий. Перед ним размахивал руками и кричал мужчина, которого девушка узнала, хотя и не была знакома с ним лично. Однажды она видела его на каком-то приеме у мэра города, куда Поддубный очень не хотел идти, поэтому, честно потолкавшись среди приглашенных минут сорок, поспешил убраться вместе со своей спутницей. Но за это время с ним успела обменяться приветствиями куча народу, а среди них — вот этот незваный вечерний гость, Денис Ковалевский. Григорий поздоровался с ним неохотно — короткое, без всякого радушия рукопожатие. Зато Ковалевский, со своей стороны, куда дольше, чем полагается в таких случаях, удерживал его руку, одновременно пытаясь напомнить о каких-то договоренностях, возможностях, общих начинаниях. Тамара не слишком разбиралась в таких вещах и, если честно, даже не пыталась разобраться.

«Знаешь, какое у Ковалевского прозвище? Акула, — как бы между прочим заметил Григорий, когда тот отчалил. И коротко добавил: — От него лучше держаться подальше. И даже не здороваться. Потому что всего лишь простое рукопожатие этот тип воспринимает как согласие поучаствовать в его темных делишках. После чего с ходу садится на голову. И тогда избавиться от него — та еще проблема».

А сейчас тот, кого Григорий назвал Акулой, орал и в ярости даже топал ногой. Речь шла о какой-то договоренности и последнем по счету предложении. На это Поддубный спокойно, ровным тоном, ответил: все, что он хотел сказать по этому поводу, он уже сказал в офисе. И здесь другого ответа не будет, Акуле не на что рассчитывать, хоть он и хотел застать его врасплох, в домашней обстановке. Тогда Акула назвал несколько незнакомых фамилий и услышал в ответ: «Не тебе с ними равняться. Для каждого из них свои условия, договорные. С тобой — никаких дел, ясно? Если намек не ясен и тебя что-то не устраивает, тогда по-простому: пошел вон из моего дома!» Акула заголосил еще громче, и тогда Григорий предупредил: «Как только ты позвонил и сообщил, что стоишь под дверью, я вызвал милицию. Наряд добирается сюда за десять минут, так что у тебя, чтобы убраться нахрен, остается всего три».

Григорий блефовал. Тамара знала, что он не вызывал милицию, хотя все правоохранители в округе его знали и даже козыряли его машине.

Внезапно Акула протянул руку к кому-то, кого Тамара со своей позиции не могла видеть, и выкрикнул: «Дай!»

Мгновение — и в его руке оказался пистолет.

«Убери, — спокойно проговорил Григорий, а потом, уже гораздо громче, крикнул: — Прочь, беги отсюда!»

«Три минуты? — прорычал Акула. — Успею!»

Грохнул выстрел.

В первое мгновение Тамара не поверила своим глазам. Ей все еще казалось, что это игра и мужчины пугают друг друга. Однако Поддубный, согнувшись, схватился за живот, покачнулся и упал на пол, а Акула ткнул пистолет назад и бешено гаркнул: «Теперь ты! Не сачкуй!»

В поле зрения Тамары появился еще один мужчина, выглядевший заметно моложе Акулы. Он прицелился. А затем выстрелил раненому банкиру в голову.

— Этот?

Кира протянула заплаканной девушке фотографию. Та, едва взглянув на снимок, кивнула:

— Вот Ковалевский… Акула… А второй — этот темноволосый, в правом углу.

— Антон Коновалов, охранник Ковалевского. Это он потом пытался выяснить, не проговорились ли вы Виктору или еще кому-нибудь. Они не заметили вас тогда?

— Заметили. — Тамара шмыгнула носом. — Я вскрикнула, они одновременно подняли головы… Акула сказал: «Там кто-то есть». Он бросился наверх, и я едва успела вскочить в спальню и запереть замок изнутри. Он начал стучать, ломиться, даже бросался всем телом на дверь… Спас меня даже не тот, второй… Гриша спас… Это же он мне крикнул: «Прочь!» — чтобы я удирала… И про милицию соврал тоже ради меня, чтобы убрались быстрее, во времени их ограничил… Они поверили… Потому что тот, который выстрелил ему в голову…

— Антон, — напомнила Березовская.

— Да… — Тамара снова всхлипнула. — Я его голос услышала: «Босс, пора валить, и по-быстрому. Этот терпила ментуру высвистел, накроют при жмуре…» Еще что-то в этом роде. Акула врезал каблуком в дверь: «Все равно достану тебя, сука!» Потом… — Она вытерла глаза. — Потом они ушли. Я слышала, как отъехала их машина… И…

— И тоже решили бежать. А милиции сообщили об убийстве позже, изменив голос. Вы же артистка, что ни говори. Я догадываюсь о причинах вашего поведения, но все-таки попробуйте объяснить. Хотя бы Виктору.

— Он понимает. — Тамара взглянула на притихшего Шамрая. — Потому что встречался с этим Антоном… с убийцей… Если бы я вызвала милицию сразу, из дома, и дождалась ее, мне пришлось бы давать пояснения. И назвать тех, кто стрелял в Григория. Потому что никто не поверил бы, если бы я заявила, что не видела убийц. Вы бы тогда смогли меня защитить?

— Лично я? — спросила Кира.

— Вы… Да нет… Я имела в виду, смогла бы милиция меня уберечь? Допустим, я назвала бы убийцу, его задержали. Доказательств, кроме моих слов, — никаких. Его отпустят. А потом он придет и убьет меня. Разве нет?

— Странно… — Кира знала, что ничего странного в том, что говорила девушка, нет и что она права, но что-то внутри нее сопротивлялось этой правде, безжалостной, как пощечина. — И вы вот так, сразу, приняли решение молчать?