И ей без разницы, что там внутри, что так тщательно скрывал Баал – какие секреты, тайны, обиды прошлого. Она излечит их все, ей хватит терпения, ей хватит любви, ей всего-всего хватит.

Только бы не скоро уходить, не выбирать имя, не разлучаться.

Перед глазами все время стояло его лицо: небритый подбородок, темные волосы и глаза, густые брови, красивый нос…

Аля кутала Баала внутри в золотое одеяло, как любимую куклу, как сломанную игрушку, как умирающего ребенка. Боялась, что не успеет чего-то важного.

Ей бы остаться, ей бы шанс, ей бы понять, как быть и что правильно.

А машина все не возвращалась.

Пустой двор, рваные порывы похолодавшего ветра, тишина.

На белую, пропитанную потом футболку закапали слезы. Утерев лицо, Аля отправилась ее стирать.

* * *

– Просто не уходи. Я не знаю, что там внутри, но… не уходи.

Ей хотелось сказать так много – «я вылечу», «я залатаю», «впереди счастливые времена», «я тебя люблю», наконец, – что из этого будет правильно?

Он приехал не обнимать ее, он приехал говорить – она видела это по напряженной челюсти, по сделавшейся негибкой фигуре, по стеклянным глазам – глазам готовым к боли.

Не надо боли, не надо, пожалуйста…

Алю трясло. Она сидела рядом с ним на крыльце и боялась раскрыть рот. Не успела спасти сломанную куклу, больного ребенка, не успела – ошиблась где-то раньше. И трясло не то от холода, не то от голодных спазмов, усилившихся вместе с расшатавшимися, как гнилые зубы, нервами.

– Что? Не тяни… не мучай.

Сидеть и не быть способной коснуться – нет пытки хуже. Отдери любящего от объекта любви – вот и медленная ядовитая смерть, вот и сердце без кожи.

– Говори. Говори уже… Что не так?

– Помолчи.

Ее оборвали не грубо – грустно, – и ей захотелось взвыть. Лучше злой Баал, лучше недовольный, чем печальный. Только не пустота в его глазах, не готовность к худшему.

– Не уйду, – вдруг прошептала Алька зло. – Не уйду, даже если будешь гнать!

Повернулась к нему, посмотрела мегерой, человеком отчаявшимся, лишенным самого ценного.

– Дура.

Такое же печальное, как и предыдущее слово; Алька поняла – сейчас заревет. Пусть будет дурой, но только с ним, только не отдельно. Хотелось обвить его руку ужом, хотелось повиснуть на ней и разрыдаться.

– Не гони. Баал. Пожалуйста, не гони…

Никогда не думала, что будет так цепляться за мужчину, а цеплялась. Потому что любила и уже не могла остановиться, потому что – ловушка или нет, – а залипла в это чувство полностью, впустила его в себя. Вместе с мужчиной, с его теплыми руками, с душой.

– Да в чем же дело? Скажи мне! Не мила я тебе? Не любима, не нравлюсь?

Пусть лучше прозвучит сразу, пусть хлестанет по голому сердцу, пусть наповал.

– Нравишься.

Сжимавшие сердце тиски медленно и с грохотом разъехались в стороны, разжались.

Нравится.

Нравится. Нравится…

Значит, не в ней проблема; Алеста вдруг воспарила фениксом – если нравится, все остальное можно решить. Можно преодолеть, можно справиться.

– Баал…

– Аля…

Он никогда не звал ее коротко и ласково; горло сжал спазм.

– Баал… Все будет хорошо.

– Не будет. Все, что произошло между мной и тобой, это…

– Ошибка?

В этом слове прозвучал весь всколыхнувшийся внутри ужас. Нет, только не это, она – Аля – не «ошибка». Быть такого не может.

– Исключение из правил. Которого не должно было случиться.

– Если случилось, значит, должно было, – возмутилась с жаром.

– Нет.

– Почему?

Тишина.

– Почему? Почему? Почему?

Баал повернулся и посмотрел так тяжело, что ей показалось, что на плечи лег заполненный цементной крошкой мешок.

– Я – демон.

Несколько секунд она переваривала эти слова – выражение лица растерянное, в глазах пустота.

– Что это значит? – спросила, наконец. – Ты ешь людей живьем?

– Нет.

– Душишь младенцев?

– Нет. Ни одного еще не задушил.

– Ты постоянно что-то разрушаешь? Ломаешь? Портишь?

Баал вздохнул – от ее предположений ему хотелось грустно улыбаться; Алеста явно сравнивала его с существами, которых видела на Равнинах. До того демонами она считала именно их.

– Скорее, строю.

Ему вспомнился сарай и забор. Хоть и покосившийся, но поставленный своими руками.

– Тогда что это значит – «я – демон»? Ты проводишь какие-то сектантские ритуалы?

– Нет.

– Портишь людям жизнь?

– Нет.

– Делаешь их хуже?

– Не хуже, чем они уже есть.

Аля жевала губы и напряженно размышляла – собственным поведением она напоминала ему не то прокурора – «как давно вы занимаетесь разбоями и криминалом?», – не то адвоката – «мы сумеем вас защитить, если выясним, что вы невиновны». О да, сейчас она пыталась выяснить степень его виновности, пыталась переложить это на себя, на «них» – их совместную жизнь, мечты о которой – он видел – уже плескались в ее глазах.

И вместо злости или страха, его топила нежность. Она старалась выяснить и понять для себя его изъян не для того, чтобы оттолкнуть или обвинить, а для того, чтобы жить с этим.

Она пытливо смотрела на него, а он в пол.

Да, легкого разговора не выйдет – эта женщина так просто не сдастся.

Баал не мог понять, рад он этому или нет.

Они переместились на кухню.

Полумрак, в углу жужжит холодильник, и больше ни звука, если не считать бьющуюся о стекло муху. Поверхность плиты источала запах вчерашнего жира – с утра ее никто не включал.

– Объясни мне.

Ее голос впервые звучал требовательно, как будто Алеста уже имела на него права.

«Жена, да и только».

– Объяснить что?

– Ты – демон. Что это значит?

– Что мой отец был демоном.

– А мать?

– Мать – человеком.

– Значит, ты демон только наполовину?

– Да.

– И что? В чем заключаются твои обязанности как демона?

– Доставлять души людей в ад.

Аля умолкла. Подошла к холодильнику, достала оттуда морс, не спрашивая, хочет ли он пить, разлила в два стакана – она всегда все делила на двоих – ему это нравилось.