Гольды, кочующие поблизости, полезны были для казаков только рыбой и отчасти соболями (покупали их от 3 до 5 руб. серебряной монетой за шкурку). Сами казаки били енотов, выкуривая их из нор.

От впадения Сунгари Амур сделался необыкновенно широким. Образуя множество проток, он разбился на большое число длинных и низменных островов: одна протока, оставаясь главной, ведет за собой фарватер; остальные по большей части мелки и только под крутыми и обсыпчивыми берегами имеют глубину, достаточную для прохода судов. За тремя такими мелкими протоками расположена и станица Воскресенская (9 дворов, 27 семей), на этот раз очутившаяся в горах; но горы эти, крутые и высокие, преимущественно синеют вдалеке за множеством островов, которыми особенно сильно затянулся в этом месте Амур. Положение станицы во всяком случае не блестящее: она удалена от главного русла на значительное расстояние (и лишнего живого человека не увидишь); она окружена болотами и вообще глядит как-то и уныло и крайне бедно.

Ничем не лучше положение и состояние и следующей станицы — Степной (домов 8, душ 23). Степная она настолько же, насколько и все предыдущие. С одной ее стороны синеют горы, но до них 40 верст, день ходьбы; задние горы того же левого берега удалены еще дальше, на два дня ходьбы — стало быть, на расстояние около ста верст.

Дома в станице строены из лесу, вырубленного по соседству, и уже не на столбах, да и глядят как-то лучше и приветливее, потоми что выкрыты не соломой, а берестом: бури были часты, но дома их выдержали; зимой было тепло.

У одного казака крысы шесть мешков порешили. В этой станице, по рассказам, их больше, чем во всех других.

— Мало провизию — куриц жрут, проклятые. Сядет на курицу-то верхом, да и ездит проклятая и все норовит как бы за горло ухватить и перегрызть его. Бурундуков бездна, не знаем, как и избавиться от них. Барсуков стреляем.

— А каковы ваши соседи?

— Гольды — честной народ: забудешь у них вещь — он уж и бежит за тобой, возвращает. В торговле, однако, стараются как бы свою подороже отдать, чужую вещь подешевле приобрести. Рвани нашой теперь не берут; поприоделись коло нас. Маньчжуры шибко красть любят. Когда мы плыли на паромах — придут к нам: гляди, слизнул что-нибудь. Так уж это по положению. Придут маньчжуры, и все наш скот считают, и все пишут по-своему. На что это им надобно — Господь про то ведает!..

Скот, приплавленной на паромах, и здесь не выдержал: лошади пали, овцы ослепли. Казаки думают — от высокой травы и новой свежей пищи.

— А может, и ноги застудили. Овцы поживут недолго на новом месте; глядишь: выпучат глаза, встанут не двигаясь и — ничего не видят. Лошади трудны были потому, что взяты в Забайкалье из степей, с вольной волюшки. С трудом великим приучались к домовым работам, привыкали к хозяевам. За пропавших коней казна вознаграждала новыми. И спасибо ей! На наше счастье, кони попадались молодые все: легче с ними ладить было. Скот теперь ладно держится на богатых травах. У нас и молочко теперь завелось. Коровушки выходились.

Поля в Степной станице отошли от нее далеко, версты за 4, за 5, потому что к самому селению подошла болотистая луговина, лог.

— Сеяли семена хлебные, да что-то неладно вышли; высеяли ярицу — выросла рожь и какими-то кустами, клочьями. К осени догадались, по забайкальской вере траву скотом потравили. Трава вышла на нонешную весну новая, а зерен не дала. Сеяли гречиху, овес — отменные вышли. Семена-то, вишь, подвозят к нам все не вовремя — запаздывают.

Место станичное казаки хвалят, но строиться-де шибко дорого. Особенно сильно жаловался гарнизонный солдатик из евреев, выселенный сюда из России:

— Дорого платишь за бревна: 15 коп. за вывоз из реки одного бревна. Строить некому: все руки заняты.

Купцы казаков шибко прижимают. Знают они, что казаку вещь нужная, что ни проси — купит.

— Не торгуют они с нами, — заметил один старик казак, — не торгуют, а грабят нас. Я так это самое одному купцу в глаза и сказывал на днях.

Солдатик из евреев, верный племенному характеру, успел уже завести кое-какую торговлю по мелочам: по перекупке, перепродажам. Вырядившись в пальто и жилетку, он ведет эту торговлю, разнообразную, суетливую.

— Да мало, — говорит, — тянет, не клюет. Гольды за соболь-то с трех рублей довели теперь до восьми.

На дворе Духов день, и в станице — праздник: в избах жареным пахнет (вероятно, козуля). Посреди улиц стоит березка; к верхушке ее привязана ленточка, словно флаг. Сама березка обвязана платками; кругом ее ходят маленькие девочки, одна за другой, и поют песни согласно и верно. Старушка подле стоит: учит их, налаживает дело, показывает, как надо, как водится это на матушке-родине, в Забайкалье. Вечером березку эту снимут с места, понесут на реку н потом с песнями бросят на воду и что-нибудь загадают на свое девичье, а может быть, и станичное счастье... А маленькие девочки отправляют обряд этот потому, что больших девиц нет.

Амур за станицей продолжает разливаться словно широкое озеро. Необыкновенно широка и главная протока: посмотришь направо — остров вышел, и кругом этого острова обходит вторая протока далеко-далеко; может быть, к тем самым горам, которые затянуты дымкой и синевой. Посмотришь налево — то же самое. Острова выплывают впереди, плавают назади; островам этим конца не видать. Амур разнообразен и своеобразен. Прихотливо изменяет он свой характер почти на каждой сотне верст. День стоит чудесный; солнце, в истинном смысле южное солнце, печет сильно. Небо необыкновенно чисто, и повсюду тихо, берега далеки; оттого, вероятно, и птиц не слыхать; не слыхать даже кукушки, которая криком своим преследовала нас с утра до вечера несколько суток сряду. Навстречу нам, тяжело махая крыльями, летит журавль подле самой воды и скрывается потом в тальнике и высокой болотной траве. Вероятно, сегодняшний лягушачий концерт не будет совершенно полный; не один, вероятно, певец сократится: недаром у журавля и длинные ноги, и длинный нос, и журавль — птица болотная.

Берега Амура замечательно низменны и все подмыты водой. Во многих местах торчат тальниковые корни, и у берега в воде пропасть корья; но и тальник этот, вероятно, скоро рухнет в воду всей своей кучей. По левому берегу выстроено семь домов в ряд — ст. Головина, построенная наполовину из лесу, приплавленного из Забайкалья; остальная