вместе с ветошью, укреплены на тонких столбах и чрезвычайно прочны. Потолка, по обыкновению, нет, но крыша держится вся на тонких тальниковых прутьях, положенных прямо на стропила. Тальник этот устлан одним слоем той же ветоши и так же круто смешанной с глиной. На этот слой накладывается слой сырой глины по длине крыши, чтобы вода свободно могла стекать на двор, а не просачиваться сквозь крышу. На слой глины снова накладывается толстый слой ветоши, которая обыкновенно сплетается китами, т. е. пучками, и решительно в том самом виде и с теми же подробностями, как это привелось мне видеть в Орловской, Тамбовской и Пензенской губерниях.

— Вот вам, казаки, где бы поучиться! — заметил я своим проводникам. — А то ведь ваши крыши все разметало да подбросало. Крыша твердая, толстая, а ведь, пожалуй, и красивая, да и давно уж стоит, поди.

— Лет восемь стоит, надо быть, потому что и мы-то вот уж четвертый год здесь живем, а дом этот казал и вначале, словно бы давно уж тут.

— Так отчего же вы не берете простых таких и хороших примеров?

— Некогда, Богу поверьте: некогда! Денег в руках своих никаких не видим. Получим вот семян, да и все тут.

— У нас еще что! — приговаривал другой казак. — А вот по Усюре, так там уж плохо. Мы хоть козулю убьем да съедим, а там и того нету. Вот батальон-то под горой пришелся...

Вправо от нас синеет гора, под которой течет Уссури и выстроена станица Казакевича с батальонным штабом (до нее от станицы Спасской с небольшим 30 верст прямиком по уссурийской протоке).

— Работа у них тяжелая, — рассказывал мне казак. — Лодки-то плавят они все вверх: станок-от еле в сутки одолевают...

Не больше радостей и вестей отрадных получаешь и в следующей амурской станице — Новгородской. Первоначальное место для ее основания пришлось в лесу, среди кочек и выбоин: мест для пахоты изыскивать было нельзя; решились перенести селение на новое место, верст на пять пониже. Место оказалось очень удобное: всходы были отличные. В день моего приезда получили небольшое количество семян и все, несмотря на праздничный день, бросились в поле (верстах в 3 от селения). В станице я не нашел ни одного казака. Лес от станицы верстах в двух, но хорошего нет: один только осинник. Бурундуки разрывают огороды и ощипывают зелень преимущественно на капусте.

— Как, — говорят, — плотно ни прикроешь рассаду, пролезет, проклятый. Есть они тоже у нас в Забайкалье, так станешь прочищать места около лесу, корни выкапывать — пропадают.

В соседнем лесу трех кабанов убили: одного в 10 пуд, другого в три. Те, которых убили осенью, были жирнее; весенние (недавние) попались скудны телом и жиром. Охотились на сохатого, на козуль. Вот казачья мясная пища! В прошлом году был невод — рыбу ловили.

— Нынче невод загнил, а нового сделать некогда, да и не на что. Хлебом кое-как перебивались из Хабаровки, по небольшому количеству снабжали — были милостивы. Кое-что покупали у гольдов. У маньчжур всего много, в избытке, да ничего они продавать не хотят. Так, слышь, им от ихнего начальства приказано!

Новгородская станица — последнее казачье селение на левом берегу Амура и последняя принадлежащая Амурской области. Хабаровка — первая станица на правом берегу Амура и левом Сибири. Характер местности и характер самых селений принимает иные формы; видоизменяется Амур: из степных пространств вступает в лесную полосу; леса сопровождают его вплоть до устья, до Охотского моря. Все пространство это от устья Уссури предназначено для так называемых гражданских поселенцев, из охотников — крестьян русских губерний. Хабаровка стоит на самом рубеже этих двух разнородных семейств: казачьего и крестьянского (казачьи поселения идут еще по всему правому берегу реки Уссури).

Хабаровка расположена в 927 верстах от Благовещенска и почти в таком же расстоянии от Николаевска.

3. ОТ ХАБАРОВКИ ДО НИКОЛАЕВСКА

Река Уссури, впадая в Амур почти под прямым углом, ведет по левому берегу своему тот низменный и песчанистый остров, который образуется ее вторым рукавом и рекой Амуром. На правый берег Уссури (за 40 верст до устья) выходят высокие сопки — отроги внутреннего возвышенного хребта, носящего на языке туземцев название Хохцыра. Отроги его, по мере приближения реки к устью, постепенно склоняются и идут в большей части случаев сплошными прикрутостями. Там, где Уссури встречается с Амуром, последняя прикрутость Хохцыра оступается в воду крутой каменистой скалой, стоящей как бы отдельно и в то же время богатой разновидностями растительного царства. Об эту скалу Амур как будто надламывается, и, как бы уступая быстрому подгорному течению Уссури, круто поворачивает к северу, и идет почти в том же направлении, как и Уссури. Долго затем темная вода этой последней реки не мешается с желтоватой полосой воды амурской; долго потом Амур течет все в одном и том направлении, какое назначено ее притоком. Устье обеих рек замечательно широко и многоводно; слияние их обозначилось вначале огромным откосом, замечательной величины мелью; фарватеры обеих рек прижимаются к противоположным берегам (уссурийский к правому, амурский фарватер к левому берегу); круто обрывистая скала служит разделом вод и той и другой реки. Около этой-то скалы и по ее отклонам, или прикрутостям уссурийского берега, выстроилось новое казенное селение, носящее имя первого храброго завоевателя Амурского края, Хабарова.

Застроенная исключительно домами батальонного штаба (в виде крупных казарм и мелких домов для семейных), Хабаровка с реки поражает замечательной оригинальностью постройки и самого вида. Благодаря естественному строению Хабаровской горы, разбившейся на две — на три террасы, и отчасти предусмотрительности строителей, Хабаровка выстроена именно таким образом, что ни одно строение ее, как бы оно ничтожно и некрасиво ни было, не прячется от глаз, не скрывается одно за другим. При сравнительно малом числе строений Хабаровка кажется при выезде с Амура большим, людным и хорошо обстроенным селением. Дома Амурской компании, застроенные поодаль за оврагом на отдельной прикрутости по направлению к Уссури, в общем виде Хабаровского селения играют не последнюю роль и в свою очередь значительно дополняют своеобразность этого ландшафта. Лишь только проезжий очутится на берегу, стук топора и визг пилы преследуют его с утра до вечера везде: и на том краю, где выстроились в два ряда длинные казармы, и на другом фланге (как привыкли выражаться в Хабаровке), где опять идут казармы, несколько землянок и овраг с пересыхающим ручьем, за которым