— не приведи бог! Все новое: росчистей старых не видать, да и не было. Зимовье, однако, орочонское было, да снесено теперь. В Панфеевой не в пример лучше!..

Хинган в этом месте довольно живописен.

— Хороши места здесь, красивы! — заметил я матросу Ершову, который плыл со мной из отпуска в Николаевск.

— Нет, не хороши: горы все, полей нету!

— Да уж поля надоели; горы теперь приятнее. Мы уже от них начали было отвыкать.

— Нет, поля лучше. Вот они опять скоро пойдут туда, пониже-то. Здесь насчет козуль очень, надо быть, хорошо: их много.

— Козуль мало, — перебил казак, — те либо выше где, либо ниже водятся. Изюбрей здесь много...

Но вот и сам козел, легок на помине. Козел этот, вероятно, выждавши проход нашей лодки, незаметно соскочил в воду с левого берега. Мы видели уже, как он плыл, оставивши на поверхности воды одну только голову. Плыл он бойко и скоро вышел на правый берег; встряхнулся там и быстро исчез на своих бойких ногах в береговой чаще.

— Когда вот в первой-от год поселения заводили — медведей очень много видали. Ужасти много медведя было и зверья всякого. Медведь смирен, никого не трогает. Иной сядет на берегу, да и поглядывает на лодку-то, словно дивится. Много зверья и по реке плавало. Теперь все это ушло дальше с той самой поры, как русъ поселилась.

Отступая пять верст ниже станицы Поликарповой, Хинган незначительной крутизной расстается с Амуром на маньчжурском берегу и потом идет и круто сворачивает вправо, сначала значительно возвышаясь и потом постепенно спадая, и теряясь в туманной синеве и дали. Вперед себя он на этот раз пустил огромную низменную равнину, уставленную богатой растительностью. Щеки Хингана кончились, но левый берег продолжает еще быть гористым, как бы наверстывая то пространство, которым он запоздал перед ст. Пасековой. Горы этого берега наполовину из голого камня; в падях растительность гуще, и из многих текут реки; по рекам тянутся луговины.

— Сюда-то вот и пропадает наш скот. Сюда-то вот он и заходит так, что никак мы его отыскать не можем, — заметил мне рулевой.

— Вот бы вам хорошо было здесь поселиться! — заметил я в свою очередь, указывая на роскошную низменность маньчжурского берега.

— Где уж нам! Нам бы вот и в конце гривы-то той ладно было.

И он указал на отлогости при подошве Хингана, кончавшегося на правом берегу. К подошве этой подошла довольно широкая падь, растительность на которой и не так густа, а — по словам казаков — и лужаек больше, и для скота привольнее. Вся беда в том, что та — хорошая сторона — не наша. Казаки этого никак понять не хотят.

— Вишь левой-от берег, — толкуют они, — гористой такой задался! Что бы начальству-то нашему правой бы взять, а левой маньчжурам отдать: пущай бы их там!..

По мере удаления от Поликарповки Хинган левого берега начинает делать уступки: раз отошел от берега на большое пространство, пустивши, по обыкновению, вперед себя низменность. На низменности этой две избы, недавно выстроенные, но еще непокрытые. Место хорошее. Под хребтом (голым к низменности) протекает порядочная речка.

— По ней хорошие луга, травянистые, — объясняет казак. — По хребтам довольное количество еланей для пахоты. Сюда было мы и просились, а на старом месте хотели зимовье сделать и соглашались станок держать для проезжающих. Начальство не позволило: нельзя, говорит, старому месту без селения оставаться. Тут бы и залежи есть: маньчжуры жили, расчищали место. Да оно и зовется-то Маньчжурка. Не знаем, как теперь начальство позволит прозывать. До этого вот до самого места от нашей станицы ни одного лужка, ни одной елани нет: все горы крутые да с густыми гривами, а ничего больше.

Скалы, заключающие Хинган на Амуре (левого берега), голы и обрывисты: вид на них издали очень недурен. Вблизи они кажут мало разнообразия: между некоторыми из них образовалось отверстие — род ворот; во многих других видны дыры, норы, нередко глубокие. В ложбинах, рубцах уцелела земля, и на ней прицепились маленькие дубки, почти пропадающие в общей картине серого фона. Это — северный отклон; восточный несколько богаче растительностью. Последняя скала отлого спустилась в воду, довольно красиво поросши по покатому спуску своему реденькими деревцами, словно аллеей столбовой почтовой дороги. На берег вышла лесистая низменность; но растительность с этой поры начинает заметно ослабевать; дубы выросли только на берегу; дальше идет уже голая степь. Горы правого берега все густо-прегусто затянуло дымкой, и они отошли далеко назад, стали едва приметны.

И вот Хингана словно не бывало. 158 верст сопровождал нас этот хребет, идущий из крайней дали Маньчжурии и Кореи и через Бурейские горы соединяющийся с юго-восточными отрогами нашего северного — Станового — хребта. Больше расхваленный, чем картинный на самом деле, он, может быть, и поразил бы свежего прохожего, если бы не существовало на пути к нему Шилки с ее не менее высокими прибрежьями, не менее своеобразными и характерными неожиданностями. Из станицы Екатерино-Никольской Хинган правого и левого берега сливается уже в одну сплошную стену и густо затягивается синеватой дымкой дали.

На берегу Амура пропасть ребятишек; шум, смех и громкие, звонкие разговоры: подбирают разбросанные кули с семенным хлебом. Станица обещает многолюдство; два съезда — некоторый род хозяйственного благоустройства. И действительно — станица глядит приветливо и весело. Недаром ходят слухи, что на этом месте хотят выстроить город. Место счастливое, просторное, веселое. Крутой и высокий берег Амура (на 6 и на 7 саж.) обеспечивает станицу от могущих быть когда-либо наводнений. Ряд домов тянется по берегу реки; против них картинно и счастливо уцелели довольно толстые и высокие дубы. Вправо от станицы, вниз по Амуру, на крайнем углу поместились дома Амурской компании; несколько отойдя (сажен около ста) на высоком пригорке заложена церковь. Позади ее, в глубь еще невырубленного леса, пошел новый порядок домов. Такой же ряд изб тянется позади домов Амурской компании. Распаханы огороды; распаханы поля. Вот привезли сегодня семенного хлеба — казаки ликуют, несказанно радуются. К Троицыну дню начальство неожиданный праздник пригнало.

— Чему больно обрадовались? — спрашивал я у толпы.

— Как тут не радоваться! Землю мы вспахали, а семян не было; засуха начала просушивать все, что ни успели поднять. Дождей нету. Боимся за голод; а уж он к нам и так начал было подбираться. Теперь, слава богу, как будто бы и