— А разве уже пять часов?

Я заглянула ему в глаза — светлые и сознательные. Доктор Драксний абсолютно прав: глубокий продолжительный сон — лучшее лечение для барона. Рубашка мятая — хоть бы под пиджак спрятал. Нет, явился ко мне совсем по-домашнему. Впрочем, в халате я его видела, в пижаме тоже, остается увидеть только в…

Я уставилась в свои дрожащие коленки, пытаясь отогнать недозволенные для рабочего времени мысли. Хорошо же меня барон обработал, просто замечательно…

— А ты не успела соскучиться, как вижу…

Не успела… Даже в мансарду сбегать некогда. Да я даже за водой не выходила. Но глаз поднимать не стала, так спросила:

— Пяти ведь еще нет?

Как себя вести после такого утра, ума не приложу. С каждым поцелуем он забирает все больше и больше от моей воли. Только бы не поцеловал, только бы…

— Еще нет.

Барон прошел мимо меня прямо к окну. Думала, задернет занавеску. Нет, темнее не сделалось. Если только от его спины на фоне белого от снега окна.

— Встал пораньше. Думал успеть раскроить кружевную рубашку. А сейчас думаю даже сшить, раз ты так быстро управилась с телом.

Я зачем-то подняла глаза, и барон, почувствовав мой взгляд, обернулся. С улыбкой. Улыбкой счастья, от которой меня прошиб ледяной пот.

— Я не должен отставать от тебя, чтобы не нарушать в наших отношениях гармонии, верно?

Я кивнула — главное, чтобы барон остался на эти дни в гармонии с самим собой. А уж свою я сохраню как-нибудь без посторонней помощи.

— Милан! — от меня не укрылось, как он заулыбался еще шире, услышав свое имя в таком ласковом тоне. — А ботинки мне слепить? Или ты их сошьешь?

— Это ночная рубашка, — барон потряс кружевами. — Элишка была босой. Прости, что не сказал раньше. Думал, догадаешься. Но у нас еще есть время… Если даже заготовки не просохнут к завтрашнему утру, мы, уверен, без потерь сумеем пережить лишнюю ночь в обществе Элишки. Если будем держаться друг за друга,

— добавил он тут же с улыбкой, которая мне не понравилась куда больше первой.

— Возможно, она даже поймет, что третий лишний… Хотя сомневаюсь…

Барон резко обернулся к столу и схватился за ножницы. В моей груди забарабанило сердце, но они, к счастью, вонзились не в столешницу, а в ткань. Я тут же села на пол и принялась рвать в таз газеты — и только сейчас пригляделась к датам. Все номера датированы началом прошлого века. Где их барон откопал в таком количестве? Может, несостоявшаяся свекровь переложила газетами наряды Александры?

Почитать бы, что писали на первых полосах сто лет назад, но поздно спохватилась

— теперь надо постараться не отстать от барона. Отжав в таз приличной ломоть липкой массы, я принялась за лепку — мне предстоит сделать баронессе еще и педикюр, но от ее ответного массажа шеи я сегодня воздержусь. Надо перед сном подумать о чем-нибудь приятном. Или не засыпать одной.

Взгляд сам, без моего дозволения, нашел спину барона, за которой я видела иглу с черной ниткой: он сметывал детали, и на меня не оборачивался. Делу время — потехе тоже наступит свой час. А часы по барону можно было проверять смело. Не успела я приступить ко второй ступне, как он резко поднялся и потребовал от меня вымыть руки. Я не стала спорить и пошла к крану с холодной водой. Нагреть кастрюльку я сегодня забыла.

— Вера, — Пальцы барона скользнули по моим плечам вниз и замерли на локтях, когда я уже вторую минуту судорожно терла пальцы о жесткое полотенце. — Я попросил Карличека подать ужин наверх. Зажечь свечи. И не мешать нам. Ты ведь не против?

Он развернул меня к себе одним движением, запустил пальцы в волосы и раскрутил на затылке узел. Губы схватили губы, и я снова впечаталась в пуговицы жилетки. Глаза закрыты, а уши безуспешно пытаются уловить в соседней комнате звон посуды. У барона абсолютно все просчитано до секунды. Не успела я выдохнуть, как услышала легкие, но все же не совсем бесшумные, как у барона, шаги Карличека. Карлик пришел и ушел, не дождавшись слов благодарности ни от кого из нас.

Барон удерживал меня за плечи, хотя я не собиралась делать и шага без его дозволения — сдался мне этот клоун. От него не помощь, а одни убытки. Держи я тогда язык за зубами или хотя бы говори, по его совету, тише, свечей бы сейчас на столе не было. А так мне надлежало радоваться семейной идиллии, о которой я когда-то мечтала, хотя головой понимала, что Толику плевать на мое искусство, его интересовали лишь ценники на моих куклах — он постоянно говорил, что я занижаю цену. Следовало искать парня среди сокурсников, но выбор в академии был невелик и неказист. Здесь мне тоже не давали выбора. Но будь барон не тем, кем он был, я бы порадовалась счастью найти человека, разделяющего мою страсть… К куклам. Другой страсти между нами не могло быть. To, что было, называлось просто — голод. А голодный готов сожрать все. Даже то, что уже подгнило. Хотя головой и понимает, что потом будет плохо. И очень. А, может, даже уже в процессе.

Я щурилась на свечи, как барон на меня, но это не помогало лучшему видению ситуации. Почему ему просто не сказать о своем желании уложить меня в постель

— неужели ему поперек горла встало это кольцо? Вот и не буду его снимать. Вдруг все еще обойдется? От этой мысли, не от голода, сводило живот — тело не желало слушать доводы разума. Барон хорошо подергал за все животные нити, но он не знает про рычажок в голове. Он пытается его нащупать, но ищет, наверное, кнопку, а у меня все по-старинке — прищепка! И ей я зажму рот: ни лишнего слова, ни лишнего вздоха, ни какого-либо лишнего крика из него не вылетит!

— Вера, скажи честно, — От этой просьбы кусок картофельной котлеты застрял в горле, и я с трудом удержалась от кашля. — Тебе не нравится наша еда, потому ты почти ничего не ешь?

Почти не ем? Да я никогда столько не ела! Такое разнообразие я позволяла себе лишь в денежные времена в ресторанах, а так держалась на проверенных полуфабрикатах. На готовку с нуля никогда не доставало ни времени, ни желания. Но если я начну раскладывать свою жизнь перед бароном по полочкам, он точно скажет, что единственный мой способ выскочить из мельничного колеса — продаться ему.

— Я просто немного нервничаю из-за куклы. Я боюсь, что результат меня не обрадует, — выдала я в очередной раз полуправду, и барон в очередной раз улыбнулся.

— Куклой ты останешься довольна.

Он тоже не ел. Хлеб и колбаса, кровянка, вся его еда. Он в основном пил, но потому, что голос его не становился ни тише, ни громче и тоста барон не произносил, я сомневалась, что в кружке налито вино. У меня был чай. С лепестками роз, наверное.

Никаких вольностей барон не позволил ни своему языку, ни своим рукам. Романтическим ужином он, скорее всего, отгородился от нравоучений пана Драксния. Рабочий день пока не подошел к концу, и мы вернулись в мастерскую, откуда я услышала легкие шаги карлика. Все-таки тяжело жить с посторонними людьми, даже если они выполняют для тебя нудную рутину. Волей-неволей начинаешь мысленно перед ними извиняться за то, что они почти что читают твои мысли. Хотя существуют, должно быть, такие хозяева, которые считают слуг за роботов. Но барон Сметана не такой. Он посвящает карлика даже в свои постельные дела, перекладывая весь стыд на женские плечи.