А денежки все прибывают. В то время как проблемы улетучиваются. Судебные иски по его врачебным ошибкам решаются полюбовно или вообще не рассматриваются, кредиторы больше не осаждают его дверей, его жена, не нуждаясь больше в услугах адвоката, вползает обратно к нему под бочок в его постель.

И все это благодаря травмам мягких тканей.

Пока Говард подписывает медицинские заключения и справки, заверяя, что пациент икс испытывает сильные боли и нуждается в продолжении курса восстановительной терапии как временно нетрудоспособный от удара на скорости пять миль в час о задний бампер автомобиля, груженный баксами поезд будет регулярно останавливаться на его полустанке.

А делать это проще простого, потому что сами справки и заключения пишет кто-то другой, а Говард должен только и всего, что опуститься на красную бархатную банкетку в полутемном ресторане и подписывать, подписывать, пока не устанет рука. Сам доктор Бентон Говард сеансы физиотерапии действительно получает, потому что подписыванием бесчисленного количества медицинских документов перетрудил себе руку.

И сегодня все происходит точно так же. Даня вытаскивает стопку медицинских заключений и назначений, и доктор Бентон начинает их подписывать. Производство карточек у них налажено — настоящий конвейер. Эти парни шлепают карточки что тебе ксерокс, так навострились, что любо-дорого.

Карточек так много (а Бентон к тому же спешит разделаться с ними побыстрее, чтобы побыстрее избавиться от омерзительного запаха, который исходит от Дани), что он, сам того не зная, подписывает назначения семерым погибшим в катастрофе, когда при въезде на автостраду бензовоз врезался в грузовой фургон.

Говард этого знать не знает, как не знает и Даня, но подделка эта может оказаться чревата очень дурными последствиями.

Даже Бентону Говарду нелегко объяснить, почему он предписал трехмесячный курс массажа шеи покойнику, к тому же еще и кремированному.

Джек направляется в Лагуна-Бич.

Пятнадцать минут по Тихоокеанской автостраде — одна из любимейших поездок Джека. Дорога идет по краю прибрежного плато, по пологим береговым холмам к Дана-Стрэндс, Солт-Крик-Бич, Ритц-Карлтону, а затем за Монарк-Бэй круто забирает вверх, чтоб потом пойти под гору возле пирса Элайсо, и, если выйти на бетонную смотровую площадку на закате, можно полюбоваться живописным видом на устье реки Элайсо. Дорога вновь карабкается вверх по склону следующего холма, и ты попадаешь в Саут-Лагуну, где один за другим уже тянутся отели, рестораны и лавки, торгующие предметами искусства, и видны крыши дорогих особняков на улочках, сбегающих к океану.

Еще несколько минут пути — и вот он, Лагуна-Бич.

Городок этот начинался как поселок художников.

Еще в двадцатые годы группа живописцев и скульпторов, бежав из Лос-Анджелеса, облюбовала эту тогда совершенно девственную бухту, построила себе домики и начала писать морские пейзажи и тесать деревянные скульптуры рыбаков, все еще обитавших здесь.

Место это для поселка художников подходит как нельзя лучше, потому что виды здесь просто потрясающие. Строившийся поначалу по полукругу береговой линии с ее скалами и утесами поселок поднимается вверх к узкому плато, где, собственно, и располагается теперь центр Лагуна-Бич, а выше начинаются крутые зеленые холмы. Местность утопает в зелени пальм, ярких цветах и зарослях алоэ, а если смотреть на городок сверху, он похож на палитру художника.

Вот художникам он и полюбился.

Сюда наведываются и туристы, желающие купить здесь картину или скульптуру, и художники устроили здесь несколько рыночков на открытом воздухе с павильонами, где можно и выставить свои произведения, и работать в ожидании покупателя.

От павильончиков — естественный шаг к галереям, от галерей — к ресторанам, от ресторанов — к отелям, и лет через пять-десять городок превратился в туристскую Мекку. В восьмидесятые годы он вместе с прочими городками пережил расцвет, стал бурно разрастаться и застраиваться, приобретя, пожалуй, несколько деловой стиль, но не утратив полностью своих богемных корней.

При мысли о Лагуна-Бич местным тут же представляются орды художников и скульпторов, кафе и книжные лавки (и еще до возникновения повальной на них моды — кафе, совмещенные с книжной лавкой), писатели, поэты, кришнаиты и геи.

Лагуна-Бич — главнейшее обиталище геев на всем Южном побережье.

Посему — и это примета характерная — обслуживание в ресторанах здесь превосходное, а официанты крайне дружелюбны. Но размежевание четкое. А городок имеет неповторимый стиль, подобного которому в других местах побережья вы не встретите.

Лагуна — несомненно колоритнейшее место, и Джек, как и большинство местных старожилов, обожает этот городок.

Почему такой трагедией и стал для него пробушевавший здесь пожар.

Джек был тогда в отпуске, который он взял в октябре, когда уменьшается поток туристов, но еще жарко и сухо. Слишком жарко и сухо, как оказалось, потому что ветер, подхватив огонь, зажег сухую траву на голых склонах над Лагуна-Каньоном.

Джек был на своей доске для сёрфинга, когда увидел тоненькую струйку дыма, поднимавшуюся над холмами к востоку от города, увидел, как налетел ветер — так гигант дует на костер, раздувая угли, и, как ни странно, он мог расслышать даже за шумом волн потрескивание горящей сухой травы. Он различал оранжево-красное пламя, взметнувшееся над холмами и быстро устремившееся вниз, в каньон, увидел пожарные машины, спешащие навстречу огню, чтобы перекрыть ему путь к домам каньона, но со своего наблюдательного пункта в океане Джек отлично видел, что к этим домам огонь не подойдет, потому что, перепрыгнув каньон и охватив перпендикулярную береговой линии дорогу, направится в город и с легкостью необыкновенной одолеет противоположный склон.

И это при ветре, дующем как сумасшедший.

Ветре неистовом и неумолимом, как божья кара. Джек смотрел, как пламя движется вверх по холму параллельно берегу и дальше вниз, к центру городка, и думал: «Почему Лагуна? Из всего дерьма и безобразия, что понастроили на берегу, почему именно Лагуна?» Он гребет к берегу, кое-как накидывает на себя одежду и бежит помогать пожарным.

Когда стемнело, они тушили пожар уже у самой воды.

Потом все было кончено.

Ветер переменился и погнал пламя в обратную сторону, по пепелищу, где уже все выгорело.

Вот оно как, думает Джек. Тебя бьют, а потом бросают. Тебя сгибают, а потом дают распрямиться. Словно Господь вдруг передумал. Словно лишь предупредить хотел. Но о чем? Что это было? Намек на Апокалипсис? Призрак адского пламени? Что-то по ведомости «Жизни и пожара в Калифорнии»?

Стоя по колено в воде, Джек думал об этом и глядел на затихающее пламя. Обессиленный, он жадно глотал воздух рядом с незнакомыми людьми и пляжными знакомцами, с женщинами, с которыми учился в школе, с немецкими туристами, очутившимися в городке в этот вечер, с черными парнями, еще недавно игравшими в бейсбол на поле возле городского пляжа, рядом с царственными метрдотелями и ресторанной обслугой, рядом с миллионерами, чьи дома на холме превратились теперь в дымящуюся груду развалин — все они стояли в ряд, безмолвно, как солдаты, готовые к штурму и вдруг увидевшие, что противник отступает. Победных криков не было — для этого они слишком устали, но что запомнилось Джеку, так это то, что не было и разговоров о поражении, об ущербе, о том, что будет, если это опять случится. Говорили лишь об одном.