— Откуда я могу знать? Меня это уже не касалось, а в нашей службе подобные вопросы задавать не положено.

— Вы говорили про первую пулю. Значит, были ещё ранения?

— Да, на Невском пятачке я был ранен и контужен.

— «Пятачок» — один из ключевых пунктов обороны Ленинграда, наш плацдарм на занятом гитлеровцами левом берегу Невы…

— Мало кто знает, что сам «пятачок» — это бывшее село Московская Дубровка. В нём было 117 домов, в том числе несколько каменных. Но за время, когда там «пятачок» был и сражался, там не осталось даже остатков от фундаментов! Стояло село в сосновом бору, а сейчас это чистое поле. Корней не осталось! После войны 12 лет даже трава не росла. Новая почва нарождалась из пепла, крови и праха павших. Вот и подумайте, что там творилось! Официально: 50 тысяч снарядов, бомб, мин за сутки. В крутой берег Невы были врыты блиндажи командных пунктов, медицинских служб — ППМ, а от них уже шли ходы сообщения к переднему краю… Блиндажи КП батальонов были врыты по ходу траншей.

— Когда вы там были?

— Прибыл туда 27 октября 1941 года. Высаживались из лодок прямо в воду, по грудь… И сражался я на левом берегу семнадцать дней, до ранения и контузии 14 ноября. Оттуда, по горькой солдатской шутке, можно было убыть только в Наркомзем или Наркомздрав. То есть либо в землю лечь, либо на госпитальную койку попасть. За Невский пятачок я получил свою первую боевую награду — медаль «За отвагу».

— Есть такое утверждение, что за те подвиги, за которые в 1941-м давали медаль «За отвагу», в 1944-м присваивали звание Героя Советского Союза.

— Скажу, что в сорок первом — начале сорок второго награждали нечасто, хотя настоящих героев было много. Потери на Невском пятачке были огромны — ежедневно по нескольку атак под постоянным бешеным огнём. Наша 20-я стрелковая дивизия войск НКВД (мне довелось участвовать в её формировании и сражениях), входившая в Невскую оперативную группу, переправилась 27 октября численностью около девяти тысяч человек, плюс пополнения приходили. Через 20 суток боёв обратно на правый берег пришли 785 человек, включая службы тыла.

— За что именно вы были награждены медалью «За отвагу»?

— В наградном листе написано: «…Будучи уполномоченным 8-го стр. полка 20-й стр. дивизии, находясь на передовой линии /левый берег р. Невы, сорганизовал 50 человек красноармейцев и в целях отбития контратаки противника сам лично повёл в атаку красноармейцев. Благодаря этому атака противника была отбита с большими потерями для фашистов, а тов. Пидемский занял выгодный рубеж, на котором закрепился. С занятого рубежа т. Пидемский путём продуманного прицельного ружейно-пулемётного огня нанёс большой урон живой силе противника».

— Это как же произошло?

— Так и произошло. Вижу, бегут наши бойцы. Кричат: «Немцы! Немцы!» Остановил матом: «С французами, что ли, пришли воевать?» Опешили. Оказалось, симоновские винтовки песком забились. Не стреляют. Посадил чистить. А дальше всё так — «сорганизовал».

— А непосредственно контрразведывательной работой вам там приходилось заниматься? Хотя бы одного шпиона обнаружить?

— Какие там в огне шпионы? Кого там можно было разоблачить? Там даже нужного тебе человека невозможно было отыскать — все передвижения в основном ползком, народ по ямам сидел… Наша надежда была просто на порядочных людей. Что если что-то где-то кто-то обнаружит или что-то случилось, то сообщат… Но контрразведывательной работы и там хватало. Мало, но и там бывало неисполнение приказов, паникёрство. Надо было допрашивать военнопленных и решать вопросы их использования. Проверка документов, использование коротких расстояний и прикрытия огнём для переброски агентуры. Пресечение, хотя и редко, попыток дезертирства, измены Родине вплоть до применения оружия.

А методы? Метод один: опираться не только на своих помощников, поскольку их воистину «с огнём не сыщешь», а на контакт со всем личным составом. К примеру, когда у очередного погибшего уполномоченного по 8-му полку Миши Зуева я принял полк, в нагрудном кармане нашли блокнот, в нём были вырваны несколько страниц и написано: «Оперуполномоченному после меня. Не ищи никакого списка. Он был здесь и, видишь, похерен. По указанию был должен обеспечить.… Подобрал людей. Только понял: всё здесь хреновина, что бы там ни требовало начальство. Глупая игра. Обопрись лучше, друг, не на одного-двух, а на всех в отделении. Все они наши. Поймёшь это сам, как походишь, поползаешь. Будь жив!»

— А часто приходилось использовать оружие против своих военнослужащих, совершающих преступление? Были где-то там заградотряды? В кино ведь сегодня только это и показывают…

— Применение оружия по отношению к человеку — к своему военнослужащему — допускалось лишь в случаях, когда оно являлось единственно возможной мерой пресечения факта измены Родине и предательства на поле боя. Во всех иных условиях преступники предавались суду военного трибунала. Я в повести «Поздней осенью сорок первого» привёл случай применения оружия офицером военной контрразведки к паникёру, призывавшему подчинённых не исполнять приказы командиров и бежать в тыл. И это на переднем крае за несколько минут до атаки!

— Как отреагировали на расстрел бойцы?

— По сигналу ракеты все пошли в бой, в атаку. Одумались. Что касается заградотрядов, то по приказу наркома обороны они формировались командованием армий, дивизий и подчинялись ему. Но в каждом из отрядов был уполномоченный военной контрразведки, которому для проверки передавали подозрительных задержанных. Заградотряды дивизий Невской оперативной группы находились в нескольких километрах (район Колтуши) от линии фронта. За весь период войны я не знал случая применения на фронтах пулемётов против отступавших воинских частей или групп военнослужащих.

Зато в последние годы в литературе и СМИ — очевидно, в силу предвзятости и