своём лице. – Вот тут, тут… Нос тоже, все пальцы от болезни были кривые, все гнутые… Он руль ими сжимает, а они во все стороны топорщатся. Смотреть было больно… А тут я пришёл – и не узнал его… Лицо как у молодого, ни одного синяка, ни одного желвака, а пальцы, как у тебя, а ещё седых волос нет, раньше весь серый был… Голова… А тут все волосы чёрные… О-о, – Шубу-Ухай выразил своё удивление. И потряс головой. – Я его едва узнал… Ну ладно, узнал – и говорю: ну что, пошли за веществом? А то Церен на тебя злится, Ивана за тобой послала, а если ты ей вещества ещё принесёшь – она и не будет злиться. Вещество ей нужно. А он говорит: нет, не пойду. Нет…

– Ты же говорил, что он сам тебя за ним звал, – вспомнил уполномоченный.

– Вот то-то и оно, я ему также говорю: как же так? Чего же ты меня раньше звал, а теперь я приехал, и ты не хочешь идти? А он мне: так раньше мне надо было, а теперь не надо. А я ему говорю: скажи, где искать… Я схожу, сам найду. А он говорит: нет, не найдёшь. Один туда не дойдёшь. Машина, говорит, нужна – двести километров не пройти, жарко там будет, тебе лучше машину найти…

– А где это было? – уточняет Андрей Николаевич.

– Где-то… на юго-запад от Сивы, километров… – Миша прикидывает, – километров семьдесят. Где-то возле Глазова. Там у него его гараж с колодцем. Я как там буду, так вспомню.

– То есть от Глазова километров двести? – Горохов даже боялся представить, где это. «Ещё, наверное, эти двести километров куда-нибудь на юг».

– Ну, я так понял, – отвечал ему охотник.

Он хотел продолжать, но уполномоченный его снова остановил:

– Зато я ничего не понимаю.

– А что?

– То твой этот друг тебя зовёт с собой, мол, человек сильный нужен, одному опасно, а тут говорит: не пойду.

– Вот и я ему про то! – Миша доедает лепёшку с паштетом. Жует и говорит, до конца не прожевав. – Ты же звал меня, я пришёл – пошли. А ему всё надоело, он мне говорит – сам иди. Один. Я ему: да тут везде следы… Дарг за каждым барханом, сожрут, вон солдаты только конвоями передвигаются. А он опять качает башкой: нет, не бойся, иди, там дарги смирные, не сожрут. Меня же, говорит, не сожрали. А я туда уже два раза ходил.

– Два раза? – Горохов весь этот рассказ воспринимает скептически. Но с другой стороны, он прекрасно понимает, что выдумать всё это такой человек, как Миша, скорее всего не смог бы.

– Так сказал, – подтверждает Шубу-Ухай. И тут же добавляет с заискивающей интонацией: – Слушай, Андрей…

– Что? – Горохов, кажется, понимает, что проводник скажет дальше.

– Может, возьмём по рюмке водки? – Миша улыбается.

– Нет, – с садистским удовольствием отвечает Андрей Николаевич. – Обойдёмся без водки, – и продолжает разговор: – А почему его Церен искала? Что он ей сделал?

– Ничего не сделал. – Миша вздохнул, но про водку больше говорить не стал. – Обещал ещё ей вещества достать, а сам не достал. Обманул Церен. А Церен не любит, когда её обманывают.

– Может, она денег ему дала, а он за веществом не пошёл и спрятался на краю цивилизации от неё?

– Может, денег… Да… – согласился Шубу-Ухай.

«А может, он от неё новое тело получил, обещал ещё реликта достать, а сам испугался потом… Вполне вероятно».

– Так и не пошёл он с тобой.

– Нет, не пошёл… – отвечал охотник с заметным сожалением.

– Ну допустим, – покивал головой Горохов. – А почему же ты не сказал о нём этому Ивану, который от Церен приезжал.

Тут Миша перестал есть, уставился на уполномоченного – видимо, не знал, как ответить на этот в общем-то простой вопрос. И тогда уполномоченный продолжил:

– Иван бы этого Оглы нашёл, Церен порадовалась бы. Да ещё узнала бы, где ей взять вещество. Почему ты его не сдал Ивану?

А охотник всё равно молчит, не отвечает Горохову.

– Миша, может, ответишь? – настаивает Андрей Николаевич. – А то весь рассказ у тебя такой складный получился, а тут на тебе: замолчал на простом вопросе.

– Да не хотел я… – наконец произносит проводник. Он аккуратно кладёт на тарелку кусочек недоеденной лепёшки. И берёт в руку стакан с чаем.

– Что? Жалко стало Оглы? – интересуется Горохов.

– Нет, не жалко, – отвечает Шубу-Ухай неторопливо. – Он мне не друг, чего мне его жалеть…

– А что тогда?

Миша чешет свою синюю губу.

– Я думал найти человека…

– Какого человека? – не понял Горохов.

– Ну… Такого, как ты… Чтобы сильный был, чтобы ходил хорошо, чтобы не боялся в степи никого. Думал, найду такого, пойду с ним к Аязу и спрошу у него, где взять вещество.

– Как-то всё сложно… – замечает Горохов. – Намного проще было бы сдать Аяза Ивану, а тот уже узнал бы, где брать вещество.

И тогда Миша отвечает ему:

– Я сам хотел… Сам хотел принести вещество Церен.

– Ах вот оно что? – уполномоченный с некоторой натяжкой, но в принципе допускает, что так могло быть. Всё-таки у Миши его желание услужить Люсичке было каким-то… навязчивым. Похожим на психическое расстройство. И он спрашивает: – Миша, а зачем тебе это?

– Я хочу, чтобы Церен была мне благодарна, – отвечает охотник. – Может, она тогда и детям моим расскажет, что я не простой степной бродяга, а тоже важный человек.

«Ну да… Расскажет, – Горохов почему-то в этом сильно сомневается. Ему кажется, что Людмила давно уже и не человек, и не женщина, она какой-то… какой-то несколько раз переработанный соучредитель конторы под названием «Вечная молодость», и вместе с другими умными соучредителями, типа того пророка с прозрачной кожей, она только и делает, что продлевает себе своё существование. Впрочем, она, конечно, похвалит Шубу-Ухая, если он принесёт ей реликт – нальёт ему водки, и даже выпьет с ним и даст ему, а ещё пообещает, что обязательно расскажет его детям о геройском папаше… Ну, если к тому времени ещё будет жива».

– Ладно, «тоже важный человек», нужно всё доесть и собираться. Нам тут больше торчать нельзя.

– Нельзя? – переспросил Миша.

– Меня ищут! – напомнил ему Горохов. – Или ты забыл?

– А-а… Нет, не забыл. Помню, – охотник берёт новую лепёшку. А сам смотрит на Андрея Николаевича с надеждой и капелькой сомнения. – Ну так что, Андрей, мы пойдём за веществом?

– Пойдём… – хмыкнул уполномоченный. – Ты же сам сказал, что от Глазова двести километров, а ещё до Глазова нужно добраться.