– Нет… – Туманов судорожно сжал меня за плечи. – Пусть глаза мои не врут, но это выше понимания банального мента…

Что он стал делать? Какого дьявола? Стянул с меня кроссовки, бросил их в свой вещмешок, подвел к реке. Топить собрался? Эй, Герасим?..

– Я не шучу, Динка. Вникни, другого выхода нет. Ты умеешь плавать, я умею, здесь тридцать метров, мы их осилим… Ну я тебя прошу, Диночка, я тебя умоляю… Пойми, еще несколько минут, и здесь появятся люди с оружием. Им терять нечего…

Я ревела, размазывая по щекам слезы. А он уговаривал меня, доказывал свою правоту, приводил какие-то аргументы, вроде бы веские. Впустую. Я не могла решиться. Река бушевала, изнемогала в исступлении… Я представляла свою голову, разбитую вдребезги, и потихоньку впадала в истерику.

– Вперед, Динка, вперед, – подталкивал он меня к воде, – да не забудь, Динка, вплавь, а не по дну… Работай руками, следи за преградами…

– Я не могу, – умоляла я. – Давай пойдем посуху…

– Нельзя нам посуху, – увещевал он. – Мы придем к мосту, который охраняется. Но это полбеды. Мы даже не дойдем до моста… Это нечистый берег, Динка…

– Нет, – твердила я. – Не пойду, не пойду… Не пойду!!!

– Ну смотри, – разозлился он. – Я пошел.

– Стой! – Я вцепилась ему в рукав. – Ну дай я соберусь, дай по коленку зайду, пообвыкнусь…

Тут-то он меня и потянул. Какой там по коленку – поток ледяной воды подхватил меня, понес прочь, вывернул наизнанку!.. Я замолотила руками, вода хлынула в нос – о, нет мерзопакостнее ощущения! – задышала ртом, нахлебалась, как утопленница. Орущей торпедой меня вынесло на огромный валун, лежащий поперек реки, обколотило бока, обмусолило и плюнуло дальше, на самую быстрину, где течение просто сходило с ума! Берег приближался рывками – то бросался, то останавливался, и тогда я неслась, как полешко, сжатое с трех сторон толщей воды. Где был Туманов – понятия не имею, гаснущее зрение выхватывало лишь неприступные скалы с одной стороны, и недобрую тайгу, иронично взирающую на мои упражнения, – с другой… Трусцой надо бегать, дорогая, трусцой, говорила мне тайга. А не лезть куда ни попадя… Мало-помалу я слабела. Движения становились какими-то ленивыми, я по инерции еще махала руками, гребла, но всё уже казалось тщетным, искусственным, ни на что не годным. Даже мысль о ревущем Антошке, остающемся без матери, прошлась в голове как-то так, скользом. Не заинтересовала. Я приходила в успокоение. Будь что будет… Когда ноги коснулись дна, мое сознание уже парило в заоблачных сферах. Удар животом о камень отнюдь не воззвал к пробуждению. Если бы меня не выдернули из воды, я бы так и уснула – в двух шагах от чистой земли…

Туманов П.И.

Кошмар катился в режиме нон-стоп. Он не дал ей возможности потерять сознание. Обул, обцеловал. Тащил по камням, по плитняку, трясущуюся, громко причитающую, поражаясь этой вопиющей женской нелогичности – ну какого, простите, бога-дьявола реветь, если речка позади? Впереди, возможно, еще одна, но она же не помнит! Просто рыдает, как все бабы, которым только повод дай пустить слезу. Он волок ее на горку, туда, где скалы громоздились в первозданном нелепом хаосе – изогнутые, поломанные, раздробленные. А выбравшись наверх, узрел перед собой натурально критские лабиринты. По ним еще Тесей носился за Минотавром. Скалы, скалы… А впереди, метрах в ста – обрывистый провал – Черноярка! А за провалом вновь – суровый безобразный камень, уходящий в бесконечность и кое-где украшенный чахлыми кустиками. Матюкнувшись для приличия, он потащил Динку на ближайшую ровную поверхность, защищенную от Сузура раскосом в виде треснувшей плиты. Стащив рюкзак со спины, пристроил ей под голову. Расстегнув камуфляж, принялся растирать дрожащее тельце: яростно, чуть не сдирая кожу. Очень скоро она перестала дрожать и начала извиваться от боли. Перекосила мордашку.

– Ну все, все, прекращай… У тебя не руки, а наждак…

– Хороша водичка, Динка, – приговаривал, ритмично трудясь, Туманов. – Помогает мгновенно простудиться. Ты не ной, а терпи, казачка, а то забухыкаешь раньше времени. Где твоя хрестоматийная женская выносливость?

– Да иди ты… – Она принялась вырываться. – Нет выносливости, отстань, есть оголтелая феминистская пропага… Что ты делаешь, изувер!..

Еще десяток возвратно-поступательных движений, и начались бы массовые беспорядки. Он оставил ее в покое, в целом довольный достигнутым результатом. На корточках перебрался под камень, расположился с удобством. Принялся отдыхать, попутно выглядывая.

Пронесло их метров двести. Сузур давал изрядный крюк, но с высоты скалы, куда их забросила нелегкая, отчетливо виднелись уродливое дерево на обрыве, сам обрыв, чуток Сузура. Несчастные перестали творить самоубийство, колыхались унылой рассредоточенной массой. Вероятно, в их рядах объявился некто, способный остановить этот массовый суицид. Отдельные тела под обрывом продолжали шевелиться. Единичный экземпляр полз к реке – с перебитыми коленями, подтягиваясь на руках. Но коснулся воды – поток подхватил его, выбросил на стремнину. Перевернул и понес вперед ногами на здоровенный камень… Туманов закрыл глаза. А когда открыл, несчастного уже поглотила стихия. Сузур бурлил, выбрасывая пену, а над обрывом наметилась передислокация. Предположения сбывались – объявились левые. По ветру реяли рыжие волосья Зиггер. Валькирия металась по берегу в серебристом комбинезоне, лихорадочно выдавала какие-то распоряжения. Некто из состава толпы взгромоздился на дерево, но не рассчитал своих возможностей, замахал руками и, показав черный, перекошенный ужасом рот, рухнул на камни. Рыжая бестия затопала ножонками, замельтешил стек. Очередной «доброволец» отправился на голгофу. Не за рангом святого, понятно. Этот более тщательно выверял свои действия. Добрался до изгиба ствола, обнял его, обернулся. Поймав летящую с обрыва веревку, принялся обвивать ее вокруг дерева.

– Клянусь своей красотой, Туманов… – втерлась между ним и камнем тяжело дышащая Динка. – Эти наши с тобой похождения только-только начинаются…

– Угадала, красотка, полюбуйся, – он обнял ее за плечи. – Наша рыжая-бесстыжая уже поспела к раздаче. Исправляет ошибки в меру понятия.

– О, господи, – выдохнула Динка. – Слушай, Туманов, мне эта зоология уже как штык поперек горла… Делать-то чего будем?

Он пропустил ее вопрос, лихорадочно раздумывая. Первый малый уже спустился, застыл на берегу, держась за веревку. Бесноватая Зиггер перестала метаться, встала в позу плантаторши. Ткнула в кого-то стеком – ты!.. Ткнула в другого – ты!.. Он невольно залюбовался грациозностью этой весьма необычной женщины.

– Ну и баба, – процедил он сквозь зубы с какой-то извращенной смесью восхищения, ненависти и непонимания.

– Я сама бабец хоть куда, – выплюнула Динка, оборачивая к нему изумленную мордашку. – О чем бухтишь, Туманов?

– Ни о чем, – огрызнулся он. – Измышления на почве неприязненных отношений. Врубается она оперативно в ситуацию – вот что я хочу сказать. И поди пойми, каковы наши дальнейшие действия.

Пятеро смелых, отобранных Зиггер, уже спускались. Остальным доверия не было. Крепкие мужики, выражений не видно. Последний замешкался, потерявшись ногой в веревке, грохнулся неуклюже, но, похоже, ничего особенного не повредил. Поднялся на ноги, готовый исполнять прихоти «владычицы». Растянувшись цепью, все пятеро без раздумий вошли в воду…