— Да, — согласилась она, но не сделала в сторону лошади ни малейшего движения. Вместо этого их губы встретились, и их обоих охватил огонь. И они оказались на земле, забыв о боли, гневе и обо всем, что волновало их еще пять минут назад.

* * *

Ники не знала, почему она не дала Кейну карту, которая у нее была. Она доверяла ему, но какой-то инстинкт, та осторожность, к которой она была приучена с детства, удержали ее от этого шага. Еще она знала, что, если у него будет эта карта, она, Ники, станет не нужна ему и он попытается отослать ее обратно в Логовище. Поэтому она просто называла по одному ориентиры, о которых говорил дядя, так, будто бы припоминала их. Он ни о чем не расспрашивал, и из-за этого она чувствовала себя виноватой. Кейну было очень тяжело, и ее присутствие совсем не радовало его. Она сказала ему, что решила вернуться в Логовище, как только это станет возможным. Она не могла не беспокоиться о дяде и Робине. Кейн сохранял молчание. Обычно он всегда умел держать себя в руках, но теперь на его лице появилось какое-то напряженное, потерянное выражение. Ники не знала, что и думать.

На ночь они остановились у полувысохшего ручейка. По мутному руслу текла узенькая полоска воды. Ее было недостаточно, чтобы помыться, но лошадям воды хватило. Ники было не по себе: она устала от грязи и чувствовала, что теперь совсем не привлекательна.

А ей так хотелось быть привлекательной, хотелось вновь пережить то удивительное ощущение близости, которое возникало у нее, когда Кейн ее обнимал. Она чувствовала, что он все больше и больше отдаляется от нее. Он редко смотрел в ее сторону, ни разу ей не улыбнулся, ни разу не посмеялся вместе с ней. Он ничем не делился с ней и, казалось, возводил между ними невидимый, но весьма ощутимый барьер.

Его отстраненность пугала ее, и, может быть, именно поэтому она не сказала ни слова о том, что у нее есть карта.

Остановившись на ночь, они внимательно изучили содержимое седельных сумок, принадлежавших Ситцевому и Хильдебранду. Они нашли бутылку виски, немного кофе, вяленое мясо и сухари. Все это ни в коей мере нельзя было назвать аппетитным, но на крайний случай могло им пригодиться.

Напоив четырех лошадей и стреножив их, Кейн предложил Ники выбрать что-нибудь из еды, затем расстелил одеяла, сознательно сделав так, чтобы они не касались друг друга. После предыдущих двух ночей, полных страсти, это показалось ей крайне нелепым. Но она продолжала достаточно спокойно наблюдать за тем, как Кейн поглощает неаппетитную еду, стараясь изо всех сил не встречаться с ней взглядом.

Ветер разогнал облака, и на небе появились звезды и луна. Ники очень устала, так устала, что даже не могла заснуть. Ей ужасно хотелось, чтобы Кейн обнял ее, ей хотелось заснуть в его объятиях. Ей хотелось загадать множество желаний и быть уверенной в том, что Кейн О'Брайен их выполнит.

А ему, по-видимому, хотелось только одного — быть подальше от нее.

Ники придвинулась к нему. Ей показалось, что он хочет убежать. Но он не убежал. Он просто очень грустно и устало взглянул на нее. Теперь, когда они оказались достаточно далеко от Логовища, он приделал себе бороду и усы, и стало еще труднее понять его мысли и чувства. Ей очень захотелось дотронуться до его лица.

Она подвинулась еще немного и протянула руку к бутылке виски:

— Можно я попробую?

Он будто бы окаменел:

— Ты не пьешь.

Да, это правда, она не пьет. По крайней мере, никогда раньше не пила. Ее дядя всегда запрещал ей это. Пьяные женщины, частенько повторял он, ужасно не привлекательны. Но с того времени, как она впервые встретила Кейна О'Брайена, она сделала уже очень многое из того, чего раньше не делала. Она занималась любовью; она впервые надела платье; она убила человека; она покинула Логовище без разрешения, она спасла Кейну жизнь, хотя он никак не проявлял своей благодарности. Она даже немного солгала, по крайней мере, не сказала того, что знала. И виски теперь не казалось ей уж таким большим шагом на пути ее падения.

— Откуда ты знаешь, что я не пью? — с вызовом спросила Ники.

Кейн помедлил. Она наблюдала за тем, как он обдумывает ее вопрос. Затем он протянул ей фляжку.

Она сделала большой глоток, потом другой — и мгновенно горло ее запылало, через секунду она уже горела вся изнутри. Ники закашлялась, и все, что у нее было в желудке и по пути в желудок, изверглось наружу. Никогда еще девушке не было так стыдно.

Она бросила бутылку, и ее. содержимое растеклось по земле.

Ей было плохо, она очень устала и была ужасно смущена. Из ее глаз брызнули слезы. Она попыталась встать на ноги, но он схватил ее за запястье и удержал. Когда наконец она набралась смелости и взглянула на него, он раскрыл ей объятия, и она нырнула в них. Эти ужасные борода и усы портили его лицо, и трудно было разглядеть его выражение. Она хотела, чтобы он чувствовал к ней то же, что она чувствовала по отношению к нему. Но в этот момент его руки стали для нее безопасной гаванью. Совершенно истощенная за прошедшие сутки, она приникла к нему, ища в нем опору и спасение.

Он крепко прижал ее к себе, и она почувствовала, что дрожит, а затем слезы хлынули из глаз. Она начала икать, и он еще крепче обнял ее.

— Не надо было давать тебе виски, — нежно сказал он.

— Ты был прав. — Икота все не прекращалась. — Я никогда раньше не пила виски.

— Я так и думал, — сказал он с улыбкой.

— И я очень устала, — пожаловалась она.

— Это я тоже знаю, моя малышка, — ласково произнес он. — Нам следовало бы остановиться гораздо раньше, но ты же мне ничего не сказала. У тебя такое отважное сердце.

Она еще сильнее прижалась к нему. Ей было так хорошо. И она чувствовала, что ему тоже. Он думает, что она очень хорошая. Ей было так приятно услышать эти слова. Она почувствовала, как он обнимает ее все сильнее и прижимает к себе, как самую большую драгоценность на свете. Она с благодарностью посмотрела на небо. По крайней мере, одно из ее желаний начало исполняться.

Ники закрыла глаза с мыслью о том, что ее любят и желают, и погрузилась в блаженный, долгожданный сон. Кейн не шевелился. Она ощущала исходящий от него запах виски, пота и грязи, а он думал о том, что впервые в жизни узнал такое счастье — охранять сон своей возлюбленной, так доверчиво уснувшей в его объятиях.

Он так старался держать ее на расстоянии. Ему бы следовало знать, что это невозможно, особенно после проявленной им слабости две ночи назад. Стоило ей посмотреть на него своими темно-карими глазами, и, черт побери, он превратился в глину в ее руках.

В темноте невозможно разглядеть ее глаз, сказал он себе. Но он видел их каждую секунду, они стояли перед ним. Он чувствовал, когда она заснула, ощущал каждый изгиб ее тела, полностью отдавшегося его власти.

Как бы хотел Кейн быть достойным Ники — этой удивительной, отважной девушки, которая следовала за ним всю ночь и рисковала своей жизнью, чтобы предупредить его о Хильдебранде и Ситцевом. Его нежной и доверчивой Ни-коль, которая никогда раньше не пробовала виски и не занималась любовью и которая впервые покинула границы маленького прибежища преступников, чтобы помочь ему. В ней так необычно сочетались невинная чистота и отчаянная смелость.