Он развернулся и поспешил обратно к лошадям, стараясь не обращать внимания на удивленный и обеспокоенный взгляд Ники. Он чертовски хотел, чтобы она начала жаловаться, всхлипывать, падать в обморок, делать что-нибудь, что обычно в подобных случаях делают женщины. Но она лишь нежно улыбнулась ему, когда он подошел, чтобы помочь ей сесть на лошадь.

Он попытался еще раз.

— Этот ручей впадает в большую реку, — повторил он ее слова. — Я смогу найти ее. Тебе же следует вернуться в Логовище. Твой дядя будет беспокоиться.

Она отрицательно покачала головой:

— Он знает, что я с тобой. Он доверяет тебе.

Эти слова только усугубили чувство вины. Он должен отослать ее обратно, по крайней мере, попытаться это сделать, но он знал ее уже достаточно хорошо, чтобы понять, что она его не послушается. Она последует за ним. Ему ничего не оставалось, кроме как взять ее с собой в Гуден, к человеку, который так мечтал повесить ее дядю.

* * *

Бен Мастерс проснулся на мягкой пуховой кровати Мери Мэй. Они вернулись домой прямо перед заходом солнца. Когда он появился в гостинице, заспанный служащий сказал, что его никто не спрашивал. Он уже проводил Мери Мэй в ее комнату, но теперь почувствовал себя ужасно одиноко. Ему очень хотелось извиниться перед ней. Он прошелся по пустынной улице до черной лестницы салуна. Она вела к комнатам, в которых жили девушки.

Бен тихо постучался. Мери Мэй уже переоделась, и теперь на ней была яркая зеленая, почти совсем прозрачная ночная рубашка. Минуту она смотрела на него, затем распахнула дверь пошире.

— Я рада, что ты пришел, — произнесла она севшим от волнения голосом.

Бен вошел, закрыл за собой дверь и обнял ее. Они очень устали, но она прислонилась к нему, и их тела слились так же страстно, как и несколько часов назад, днем. Он быстро снял ботинки, затем брюки и нижнее белье. Рубашку он уже снять не успел.

Теперь он лежал в рубашке, а рядом с ним, совершенно обнаженная, спала Мери. Комнату все еще не покинул запах любви. Бен думал о прошедшем дне. О Саре Энн, о разговорах с ней, о том, что случилось потом. Женщина из салуна, страдающая муками совести. Это было его чертовской удачей. Она ему нравилась все больше и больше. И ему очень нравилось выражение ее лица, когда она обнимала свою дочь. Левой рукой он провел по гладкой коже ее руки и почувствовал, как затрепетало ее тело. Она медленно открыла глаза, и они засияли от переполнившего ее желания.

— Доброе утро, — глухо произнесла она.

— Скорее день, чем утро, — ответил он.

— Для меня это утро, — с улыбкой парировала она, — и я очень голодна.

Он начал неохотно подниматься, но она остановила его.

— Ты не правильно меня понял, — промурлыкала она.

Он наклонился и поцеловал ее крепким, зовущим поцелуем, а она будто обволокла его своим телом. По мере того как Бен все больше и больше входил в нее, стоны ее становились все сладострастнее. Он поцеловал ее в щеку и понял, что он никогда раньше так не делал во время занятий любовью. Он никогда не тратил времени на эти мелкие знаки внимания во время любовных утех.

Сильная дрожь пронзила его, когда он осознал то, что впервые со времен Клэр волнуется. Он действительно волновался. Даже когда он был уже полностью удовлетворен, он почувствовал незнакомое, странное подобие страха.

Ники и Кейн добрались до Гудена, когда уже начало смеркаться. Городок был точно таким, каким он и запомнился Кейну. Он провел там несколько тревожных дней — почти целую неделю — в ожидании, когда с ним свяжутся, чтобы отвезти в Логовище.

Он спросил тогда, почему Гуден так называется. Какой-то сильно подвыпивший человек объяснил ему, что это место нашел один пьяница. Он построил хижину на берегу реки, которая пересыхала почти на полгода и заливала окрестные земли вторую половину года. Он жил вдали от любого другого жилья и обменивал шкурки животных на виски. Он был уже сильно пьян, когда мимо проезжало несколько фургонов с переселенцами. Неопытный проводник спросил, как называется это место, и сильно подвыпивший хозяин его не понял. Он подумал, что они интересуются его именем.

— Гуден, — пробормотал он.

Из-за разлившейся реки переселенцам пришлось разбить здесь лагерь, и некоторые из них решили остаться в этих местах насовсем. Так появился Гуден. Кейн спросил, что случилось с основателем этого городишки, и ему сказали, что он утонул во время одного из разливов реки. Насколько Кейн мог понять, в любой момент весь город мог подвергнуться такой участи. Он был очень грязным, пыльным и неуютным.

Но Ники, которая молчала в течение всего дня, рассматривала это место с любопытством ребенка, впервые попавшего в цирк. Ее глаза сияли так же ярко, как и глаза Робина, когда Кейн принес ему ястребенка.

Кейн снова вспомнил о ее безрадостном детстве. Она так долго пробыла в Логовище, что абсолютно все за его пределами должно казаться ей новым и привлекательным. Она не знала других детей, у нее не было товарищей по играм. Несмотря на все сложности его собственного детства, у Кейна был Дэйви. Они вместе и играли, и устраивали сражения, и дразнили друг друга, попадали в разные переделки. В то время как вся жизнь Ники ограничивалась городом преступников.

Ему внезапно захотелось показать ей какой-нибудь прекрасный город — Новый Орлеан или Сан-Франциско. Он побывал в Новом Орлеане в первые дни войны, и он также очень много слышал о Сан-Франциско. Ему захотелось показать ей океан, и большие города, и зеленые холмы, и долины. Она должна узнать, что весь мир — это гораздо больше, чем бандитское Логовище, ограниченный скалами мир насилия и смерти. И Робину было бы хорошо узнать об этом.

— Здесь хорошо, правда? — сказала она, разглядывая ветхие дома и грязные улицы. Какой-то пьяница вышел из одного из салунов и упал посередине улицы.

— Просто прекрасно, — отозвался Кейн.

— Куда мы направляемся?

Ее карие глаза с интересом смотрели по сторонам. Кейн обернулся и взглянул на нее. Он уже решил, что лучше будет, если в Гудене ее примут за мальчика. Новая женщина всегда вызывает излишний интерес в городке с преимущественно мужским населением. Он еще больше укоротил ей волосы и глубже натянул на нее шляпу, чтобы труднее стало разглядеть черты ее лица. Одета она была, как обычно, в бесформенные брюки и рубашку, к которым он добавил свой пиджак.

— В гостиницу, — ответил он. — «Приют путешественника».

В этой гостинице он никогда раньше не останавливался, и с Беном Мастерсом он должен был встретиться в другом месте. Из двух имеющихся в городе гостиниц эта была более респектабельна.

— Ты сможешь принять там ванну.

Она вопросительно посмотрела на него, но, как обычно, ни о чем не спросила. Ему очень захотелось, чтобы она хоть что-нибудь сказала. Он хотел, чтобы она продолжала расспрашивать его до того момента, пока не услышит от него правду. Но она осмелилась задать еще только один вопрос: