Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но я мужчина! – хнычет он. – Мужчина, мужчина…
– Затихни, плакса! – ворчит Головастик.
Я встаю. Что я могу сделать? Бороться с такими взглядами? Это бесперспективно. И наставлять его тоном пастора, что ему всего лишь воздалось по заслугам, что именно он… Нет, мне просто противно.
– До свидания, товарищи! – говорю я подавленно и ухожу.
Вот так: лучшие друзья ненавидят друг друга…
– После полудня здесь был один австриец, – сказал Ольферт, когда я вернулся. – До пяти можете сходить к нему. Бергман, казарма IV, второй этаж.
Я иду. Что ему нужно? – думаю я. В казарме IV мне указывают на тучного кавалериста.
– Послушайте, фенрих, – начинает он, – наш переводчик все еще болен, поэтому мы хотели бы вас попросить… Один часовой привел нам двух девушек, молодые, стоящие штучки, из офицерского борделя в Чите. Мы не можем как следует объясниться, потому я сказал, чтобы он еще раз пришел к пяти…
Я закусываю губу. Должен ли я? Я обязан. Моя жизнь превратится в ад, если я откажусь…
Он все мне объясняет. Цена, число клиентов, срок пребывания девиц. О, он не из застенчивых, ему не нужны румяна!
– За это я поставил вас в список вторым, – говорит он в заключение.
– Спасибо, господин ротмистр, не нужно.
– Почему? Ну, знаете ли, первым я пропустить вас не могу, основную часть работы мы проделали сами…
– Я вообще не хочу, господин ротмистр! – перебиваю я его.
– Вообще? Вторым, подумайте об этом!
Мне стоило труда убедить его, что у меня другие причины. К счастью, часовые явились вовремя.
Я получил первую посылку! Там все, что я просил, хотя она оказалась ополовиненной – должно быть, украли. Отец пишет, что это уже третья посылка, которую он отправляет с одним и тем же содержимым. А я получил одну, и ту ополовиненной! На крышке его рукой написано: «Мы желаем создать идеальное отечество и жизнь свою ценить меньше, нежели наши идеи!»
Почти одновременно мне приходит первый перевод: 500 рублей. Благодаря посредничеству Вереникина я получаю полностью всю сумму, обычно крупные суммы выдаются месячными взносами по 50 рублей. Наконец-то я снова смогу покупать сигареты! Хотя здесь только английские, китайского производства: «Ласточка», «Пчелка», «Золотой шлем» – самое главное, что они есть.
50 рублей я дал Шнарренбергу, чтобы он раздал нашему «разъезду».
Сегодня часовой должен привести женщин. После ужина пара человек исчезает из нашей комнаты – тихо, крадучись. Меркель первым, Виндт вторым, кандидат в офицеры – последним. А где же Ольферт? – вдруг подумал я. Меня охватывает беспокойство. Неужели и он?.. А если он погубит свое здоровье на всю жизнь? Хороший, честный, здоровый человек…
Я встаю.
– Вы куда, фенрих? – спрашивает доктор Бергер и кладет руку мне на плечо.
Я вздрагиваю. Как он на меня посмотрел… Я судорожно сглатываю.
– Хочу поискать Ольферта, господин лейтенант! – наконец говорю я.
– Правда? – тихо спрашивает он.
– Да, господин лейтенант!
– Хорошо, тогда идите. А если он не захочет вернуться, то скажите ему, что я хотел бы поговорить с ним – срочно и официально!
За дверью я побежал. Что, если я уже опоздал? Часовой должен привести их в лекционную комнату – пустующее помещение в бараке IV. Когда я поднимаюсь по лестнице, коридор весь забит офицерами. Они ждут, стоя вплотную, толкаясь спина к спине, по трое в ряд. Майоры, фенрихи, капитаны, лейтенанты – все вперемешку. Я вижу Меркеля, чуть позади него Виндта.
– Давай торопись! – восклицает кто-то насмешливо.
Я протискиваюсь и быстро вхожу в помещение. Рядом с дверью стоит маленький стол с лампой. За ним сидит тучный ротмистр, перед ним лежит длинный лист. Половина комнаты завешана простынями, за ними проглядываются три койки.
Перед ротмистром стоят седой майор и молоденький лейтенант. Только теперь я замечаю, что они спорят.
– Здесь очередь, господин майор, – холодно говорит лейтенант, – как записано, и более ничего. Здесь больше нет чинов – здесь мы все равны, здесь мы только мужчины!
– Искренне сожалею, – вмешивается ротмистр. – Бендер прав, господин майор. Только так, прошу вас, одумайтесь… А как я вижу по списку, господин майор действительно идет за лейтенантом, – добавляет он.
Майор в гневе уходит. Невидимая рука отодвигает центральную занавеску. Молодой лейтенант, которого я хорошо знаю, полуодетый выходит оттуда.
– Лейтенант Бендер, теперь вы! – деловито говорит ротмистр.
Я подступаю к столу – растерянный, взволнованный.
– Ну что, решились? – рассмеялся он.
– Нет, – выдавливаю я, – хотел только узнать, есть ли в списке фенрих Ольферт?
– Подождите минутку… – Он листает список.
Выходит обер-лейтенант, очень бледный. За занавеской кто-то сдавленно вскрикивает. На лбу у меня проступает пот, колени начинают дрожать. «Я не знаю ни одной женщины, ни одной бабы у меня не было! – думаю я. – Никогда не было ни одной». Они представляются мне такими прекрасными, такими грандиозными… И думал, думал… Тьфу, дьявол, теперь все пропало! Все, все…
– Да, Ольферт есть, – говорит наконец ротмистр.
Я, не попрощавшись, выхожу и снова протискиваюсь через ожидающих.
– Запросто, быстренько! – завистливо восклицает кто-то.
В конце очереди стоит Ольферт. Я хватаю его за руку и тяну.
– Ольферт, – говорю я, – пойдемте со мной!
Он смотрит в пол.
– Я уже заплатил! – говорит он упрямо.
– Если я… если вы… Пойдете или нет? – холодно спрашиваю я.
Он выворачивается.
– Вы слышали об азиатском сифилисе? – шепотом спрашиваю я. – Рот, нос, глаза – все съедает? Вы хотите… Впрочем, доктор Бергер хочет поговорить с вами, – сказал я, резко сменив тему. – И тотчас, официально…
Ольферт резко срывается с места.
– Пойдемте, к черту! – огрызается он.
Я иду вперед. Он плетется за мной как собака. Отворяю дверь, подталкиваю его внутрь.
– Он здесь, господин доктор, – говорю я.
Бергер долго смотрит на нас. Губы его дрожат.
– Ложитесь спать, дети… – хрипло говорит он. Больше ни слова.
На четвертые сутки конвойные накрыли лекционную комнату. Один офицер, который опоздал и которого из-за переполненности уже не включили в список, донес из зависти и мести. Я в числе многих стоял во дворе, когда девиц уводили. Казаки шли справа и слева и многозначительно облизывались.
Это были три милые, совсем молоденькие городские девушки, две черноволосые, нежные и похожие на кошечек, третья ширококостная, полная блондинка. Их лица, несмотря на пудру, были мертвенно-бледны. В глазах замер смертельный страх.