В комнате отдыха стоял домашний кинотеатр и дорогая белая кожаная мебель. Пол был устлан настоящими коврами — какими, Галина не поняла, она в этом не разбиралась. Здесь же был бар, точно такой же, как в любом хорошем московском ресторане: большая стойка, бокалы, висящие на специальной подставке, и огромное количество спиртного на полках.

Галина сидела на диване, машинально раздеваясь. Теперь она была уверена, что в интернате творятся очень сомнительные дела. И что всем заправляют люди с огромным достатком. Именно для них выстроена эта сауна, похожая на прихоть извращенного патриция. И еще в сауне Галина нигде не заметила камер. Эти люди не любили светиться.

Вернувшись к себе в комнату, Галина достала письмо — дописывать. Она заметила, что письмо чуть-чуть, но сдвинуто. Тот же самый легкий беспорядок, заметный только опытному взгляду, она заметила во всех вещах. Значит, ее тщательно обыскивали.

Перед сном нянечка принесла ей служебную форму: короткий халатик и белую шапочку, похожую на головной убор католических монахинь. На спине и на рукаве халата была пришита крупная синяя цифра одиннадцать.

— Теперь это будет ваш номер, — сообщила нянечка, исчезая.

«Не знаю, что тут у вас происходит, думала Галина, засыпая, — но это поистине дьявольские дела».

Утром она проснулась оттого, что стены ее заговорили противным женским голосом: «Служащая Галина Романова. Через пять минут вы обязаны прийти в пятую палату. Повторяю…» Галина подскочила. Голос доносился из селектора, который она вчера приняла за радио. Она бросила взгляд на будильник — без пятнадцати семь. Галина быстро надела форму, удобные туфли и понеслась в пятую палату.

В палате, на аккуратных одинаковых постелях, спали двадцать детей. Галину встретила хмурая нянечка с номером «пять».

— На тебе левая половина. — Она обвела рукой палату. — Будишь, сажаешь на горшок, будишь, сажаешь на горшок. Потом — умывание. Потом одеваешь. Номера на кроватках совпадают с номерами на шкафчиках. После этого ты должна отвести их в столовую. В столовой они должны быть в семь двадцать.

«Какая армейская дисциплина, — неприязненно подумала Галина. — И… опять номера».

Будить и сажать на горшок оказалось не так уж легко. Многие дети капризничали, многие пытались вырваться из ее рук. Когда у номера пятого все были одеты и умыты, она только-только начала застегивать пуговицы у первого мальчика.

Дети были недоразвитые, со стеклянными бессмысленными глазами. Только один мальчик с большой головой доверчиво спросил:

— Ты меня бить будешь?

— Нет, конечно. — Галина попыталась улыбнуться как можно лучезарнее. — Ты такой хороший, зачем тебя бить? Как тебя зовут?

— Артем. А Вову отправили в Комнату. — Мальчуган равнодушно выговорил незнакомое взрослое слово.

Галина покосилась на камеру и произнесла как можно более слащавым голосом:

— Всем мальчикам нужно ходить в комнату, чтобы делать пи-пи.

В столовой нужно было уследить сразу за всеми детьми: чтобы не сунули ложкой в глаз друг другу, чтобы руки не совали в тарелки и не проносили еду мимо рта. После завтрака Галина почувствовала себя полностью обессиленной. Но это было только началом. После, в игровой комнате, ей нужно было присматривать за всеми двадцатью. За те полтора часа, что она пыталась уследить за детьми, она поняла, что все они делятся на четыре категории: самоубийцы, садисты, варвары и плаксы.

Самоубийцы пытались залезть повыше и рухнуть оттуда или, на худой конец, засунуть в рот невесть где найденную вилку. Садисты сосредоточенно били остальных, плаксы голосили, а варвары ломали игрушки, отдирали куклам волосы и ковыряли штукатурку. Притом орали одновременно все двадцать.

«Пожалуй, это самое трудное задание в моей жизни», — подумала Галина, когда ее сменили. Теперь она могла позавтракать, но еда не лезла в рот. Она просто выпила две чашки крепкого кофе. К ней подсела воспитательница по имени Валентина. Она не носила никаких цифр — видно, была местным авторитетом.

— Устала? — участливо спросила она у Галины, после того как представилась.

Галина не стала скрывать.

— Ничего. Сейчас отдохнешь от детей. Иди в прачечную.

Прачечная располагалась на первом этаже. На кафельном полу в ряд стояли современные стиральные машины. Нянечка с номером «два» объяснила Галине, что ей нужно просто загружать грязное белье в бак, нажимать на кнопку, а через сорок минут доставать чистое и нести в гладильную. После того как отвратительно пахнущее грязное белье было выстирано, ей пришлось его гладить. К обеду она еле стояла на ногах. Потом ей пришлось укладывать детей в тихий час, а пока они спят, мыть туалеты.

Едва прикоснувшись к подушке, она заснула мертвым сном.

— Пожалуй, неплохое приобретение для интерната. — Заведующая рассматривала фрагменты из записей. — Работящая, старательная.

— Мне тоже она кажется надежной, — сказал Михаил. — Только вот одно… — И на немой вопрос Анастасии Валериановны добавил. — Она Роману не нравится.

— Странно, — сказала директриса, промотав кусок записи там, где Галина отходит ко сну. — Очень странно. Ты ведь знаешь, что у меня интуиция железная. А мне эта девка приглянулась. С ней проблем не будет. К тому же, для новенькой, у нее неплохой рейтинг.

— Но Рома ни разу не ошибался!

— Посмотрим, — сухо сказала директриса.

По Москве Борис Кантор передвигался в сопровождении двух джипов с охраной. В первые же дни после приезда он развил бешеную деятельность.

Главный московский офис компании «Самоцветы» в эти дни буквально стоял на ушах. Наблюдая шефа в таком взвинченном состоянии и зная его вспыльчивый нрав, все сотрудники носились как угорелые. Обычно заполненные курилки пустовали. Никто не стремился попасть под горячую руку.

После своего визита в прокуратуру Борис Кантор провел длительную консультацию с собственным адвокатом на предмет содержания под стражей Валерия Зайцева.

Здесь, увы, ничего нельзя было поделать.

— Если Зайцев сам отказывается встречаться, то заставить его мы не можем, — объяснял адвокат. — По закону он имеет полное право сам выбирать себе защитника.

— Эта сука решил нас всех кинуть, — кипятился Борис. — Он сдаст нас всех, а сам планирует выйти чистеньким.

— Ну таким уж чистеньким он не выйдет, — возражал адвокат. — И кроме того, запомните: раз вы находитесь на свободе, значит, в прокуратуре на вас ничего нет.

— Я в курсе. — Кантор раздражался все сильнее. — Именно это я говорил Турецкому.

Кантор знал, что Валерий Зайцев не мог рассказать про него ничего конкретного. Да и про Татьяну тоже. Главное, что нет доказательств.

Пока нет доказательств.

Но он также знал, что отныне за ним будет вестись самое тщательное наблюдение. Да оно уже велось. За его кордоном постоянно следовала синяя «девятка».