— Если честно, я думаю, что Зайцев сам виноват. Купился как школьник.

— Вот! — поднял палец Яков Севастьянович. — Вот именно! И я, представь себе, думаю точно так же.

— Но в последние дни, — продолжил Борис, — я начал думать, что это была подстава. Менты не случайно на него вышли.

— Конечно, не случайно. Они там, знаешь ли, тоже работают. Не только взятки берут. Этим делом занимается Генеральная прокуратура. А это совсем не то же самое, что районное УВД. Или даже городская прокуратура.

Борис задумался. Тренин был тертый калач. На все вопросы он давал абсолютно вразумительные ответы. Придраться было не к чему.

— Ты знаешь человека по имени Вилес Лапнис? — спросил Борис.

— Лапнис? — переспросил Яков Севастьянович. — Нет. А кто это?

— В прокуратуре мне сказали, что он пытается уничтожить наш бизнес, выгнать нас с рынка, посадить или же вообще убить. Ты точно его не знаешь?

— Я точно его не знаю! — повысил голос Тренин. — А ты уверен, что в прокуратуре тебе сказали правду?

— Не уверен.

Они помолчали.

— У тебя есть настоящий враг? — спросил Борис.

— Полно, — усмехнулся Яков Севастьянович, — или даже еще больше.

— Я имею в виду настоящего врага, такого, который пойдет на все, чтобы разрушить твою жизнь.

— Черт его знает, — пожал плечами Тренин. — Я никогда об этом не задумывался. Может, и есть, а может, и нет. По крайней мере, на ум мне никто не приходит. Лапнис… — задумчиво повторил он. — Нет, я уверен, что никогда о нем не слышал.

— Ладно. Что мы станем делать дальше? Прокуратура дышит нам в затылок. Неизвестно, что Зайцев им наговорит. С нашим адвокатом он встречаться отказывается.

— Зайцев ваш человек, — резонно ответил Яков Севастьянович. — Вы с ним работали, вы с ним и разбирайтесь.

— Но проблема-то общая.

Внутренне Борис понимал, что Тренин прав. Он действительно не имел к Зайцеву никакого отношения. Это был их человек. Его и Татьяны.

— Я подумаю об этом, — сказал Борис.

— Подумай, Боря.

— Я считаю, что сейчас нам надо забыть все наши разногласия и сконцентрировать все свои усилия на том, чтобы нормально принять новую партию. Я считаю, что после этого можно будет сделать перерыв. Пусть прокуратура от нас отстанет.

— Я согласен с тобой, — кивнул Яков Севастьянович. — Знаешь, в последнее время я все чаще задумываюсь о том, что хотел бы встретить старость спокойно.

Они расстались вполне дружелюбно.

Всю дорогу, пока он ехал в машине, Яков Севастьянович напряженно думал.

И уже приехав домой и устроившись возле разожженного камина, он все еще продолжал думать.

Когда он брал в руку телефон, он все еще не был уверен.

— Слушаю, — раздался голос на том конце.

— Доброй ночи, Аркадий Семенович. Это Яков Севастьянович.

— Рад вас слышать, Яков Севастьянович. Вы подумали над моим предложением?

— Подумал. И решил принять его. Но у нас есть одна проблема.

— Вы имеете в виду Кантора?

— Да, он что-то подозревает и может быть опасен.

— Решение этой проблемы я беру на себя. Через пару дней все будет улажено. После этого, я думаю, нам с вами стоит встретиться.

— Согласен. Нам будет что обсудить. У меня к вам еще один маленький вопрос. Вы знаете человека по имени Вилес Лапнис?

— Впервые слышу.

— Тогда доброй ночи.

Бросив трубку, Яков Севастьянович пододвинул к себе бутылку коньяка и практически до самого утра сидел со стаканом в руке, глядя на прыгающие в камине языки пламени.

Борис Кантор был застрелен в пятницу утром на выходе из собственного дома. Накануне вечером ему стало известно о внезапной смерти Валерия Зайцева. Об этом ему сообщил лично Александр Борисович Турецкий. Утром Борис Кантор собирался ехать в прокуратуру, чтобы потребовать проведения самого тщательного расследования смерти Зайцева.

Выстрела никто не слышал.

Когда Борис Кантор начал падать, с обеих сторон к нему бросились люди. С одной стороны охранники, с другой проводящие слежку оперативники.

Кантор был убит первым же выстрелом. Пуля попала в голову.

На место тут же была вызвана дополнительная оперативная бригада во главе с майором Станиславом Брилиным.

Экспертиза установила, что выстрел произведен из окна чердака дома напротив. Там была обнаружена еще горячая гильза.

Убийцу не нашли.

Татьяна Леонидовна отказалась провожать Бориса в аэропорт. Ей было невыносимо даже видеть его.

После его отъезда она два часа сидела в шезлонге, глядя на воду в бассейне. Тишь, гладь, пустота… Такой же спокойной была ее жизнь, такой же бессмысленной. Она поняла, что самое ужасное — не измена, не ложь, не горе. Самое страшное это — пустота.

Для чего дальше жить?

Вся ее предыдущая жизнь, связанная с мечтами о деньгах и благополучии, казалась ей не более значимой, чем бег хомячка в колесе. Самое главное — для чего?

Раньше она думала, что во имя любви к единственному и неповторимому Борису Кантору. Теперь же ее идол превратился в ничто. Значит, вся ее жизнь — ради этого «ничто»?

Андрей подходил несколько раз, стоял рядом, но чего-либо сказать не решался — уходил. Принес стакан воды и кофе. Татьяна не притронулась к воде, встала, прошла к холодильнику, достала замороженную водку. Щедро налила стакан ледяной тягучей жидкости и стала пить залпом. Пила до тех пор, пока не стала задыхаться, а из глаз покатились слезы. В желудке сразу потеплело, а голова словно заполнилась туманом. Татьяна на несколько секунд присела на стул, потом пошла в комнату.

— Ты есть хочешь? — спросила она у Андрея.

— Не беспокойтесь, там замороженная пицца есть. Если что — подогрею.

— Я не беспокоюсь. Мне просто надо чем-то заняться. — Она села на диван рядом с ним. — Может, тебе что-нибудь приготовить? Что ты любишь?

Андрей немного подумал, сказал неуверенно:

— Может, гуляш с картошкой?

Татьяна вспомнила, что в холодильнике осталась хорошая говядина. Она с готовностью встала.

— Хорошо. Тебе картошку как сделать?

— А как вам нравится?

— Мне все равно. Я же сказала.

— Тогда пюре.

Татьяна с готовностью пошла на кухню, достала мясо, стало очень-очень аккуратно, так, словно делает большое и важное дело, его резать. Сзади подошел Андрей. Татьяна чувствовала, как он стоит и смотрит на нее.