Я закричала – сначала от холода и боли, а затем от невыносимых мук, когда она заставила меня снова посмотреть на эту картину. Снова и снова. Кольца. Нож. Смерть. Кольца. Нож. Смерть.

Кровь на снегу.

Кровь на снегу.

Кровь на снегу.

Жар-птица.

Это был лишь мимолетный проблеск, простая вспышка в ряду еще более ужасающих картин, но ошибиться было нельзя: в день его смерти на Ксане был мой амулет.

Я почти не заметила, как Арен отняла свои колючие пальцы от моих глаз и исчезла. Жуткие образы продолжали свою кавалькаду и без нее. Я осела на землю в том месте, где она покинула меня, промерзшая до костей, несмотря на волны жара, долетающие до меня от моей избушки.

Она хотела, чтобы я это увидела, и теперь я не могла видеть ничего другого. Теперь, когда я пыталась представить себе глаза Ксана, в них больше не было зеленого огня. Они были пустыми и замершими. Думая о его губах, я теперь всегда видела их синими, безжизненными и холодными. Я больше не смогу прикасаться к нему, не думая о том, как выглядело его тело, когда я безутешно рыдала над ним. Я сожгла свою хижину, чтобы уничтожить свое прошлое, но после того как ее съел огонь, я увидела, что среди углей разрушилось мое будущее. Мое будущее с Ксаном.

Кровь на снегу.

Арен оставила мне очень четкое послание.

Оставь его, или он погибнет.

* * *

Я прождала на стене три часа, шагая туда-сюда и повторяя то, что собиралась ему сказать, но когда обернулась и, наконец, увидела приближающегося ко мне Ксана, ненадолго выхваченного из темноты полосой лунного света, самообладание покинуло меня.

– Здесь я впервые понял, что люблю тебя, – сказал он, подходя ближе. – Когда увидел, сколько ты всего проделала ради моего народа, ради меня… почувствовал силу твоего духа в том заклинании… Как я мог не полюбить? – Он протянул руку и убрал мне за ухо выбившуюся прядь волос. – Я никогда не осмеливался думать, что ты… что ты, возможно… – Он осекся и покраснел.

Да спасите меня звезды. Мне хотелось поцеловать его, прижаться к нему, растаять и слиться с ним и с этой стеной и превратиться в камень, чтобы мне больше никогда не пришлось его отпускать. Но стоило мне на мгновение допустить такие мысли, как на меня снова обрушились жуткие видения смерти.

Поэтому, вместо того чтобы прикоснуться к нему и ответить на его признание своим, я затолкнула все эмоции внутрь себя и намотала их на катушку. Я крутила и сжимала их, но все равно понимала, что один неверный вздох – и я расколюсь, и эмоции порвут меня изнутри.

– Эмили? – спросил Ксан.

– Меня зовут не Эмили, – бесстрастно произнесла я, не глядя ему в глаза. – А Аврелия.

– Что? – Он отступил назад, ошеломленный, как будто я его ударила.

– Эмили звали одну мою знакомую девушку в Ренольте. А та Аврелия, которую ты знаешь, – она на самом деле Лизетта. Мы дружили с самого детства. Я читала ей твои письма, и мы над ними смеялись. Превратили это в игру. Какие бы письма ты ни получал в ответ, их все придумала она. Она считала, что это очень забавно. Мы обе так считали.

– Я не понимаю. – Ксан тяжело привалился к зубчатой стене.

– Мне никогда не хотелось переезжать в Аклев, – сказала я, выдавая ложь за достоверную версию. – Меня возмущало то, что меня выдают замуж без моего согласия, за мужчину, известного огромным количеством физических недугов. Поэтому я разработала план, чтобы мне не пришлось этого делать. – Я услышала, что дыхание Ксана стало затрудненным, и едва не утратила над собой контроль. Чтобы не дать слабину, я продолжила: – Я предложила Лизетте плату за то, чтобы она заняла мое место. Я все устроила. Поначалу она не очень хотела, но я предложила такую приличную сумму, что она не смогла отказаться. Да и перспектива стать королевой ее привлекала.

– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Ксан. – Почему сейчас?

– Не все идет так, как я планировала, – продолжала я. – Я не рассчитывала на то, что Трибунал захватит власть. Это все немного усложнило. Также я не рассчитывала, что мне придется взять с собой младшего брата. Он думает, что я – аклевская шпионка и что он помогает Лизетте раскрыть мою измену, бедняжка.

– Здесь есть хоть немного правды?

– Я… в тебя влюбилась. И когда сегодня днем мы с тобой говорили, я думала, что я, в конце концов, возможно, и смогу… но потом я последовала за тобой в зал и спряталась там. Я слышала все, что там было сказано, и я… просто не могу. – Я вложила кольцо его матери обратно ему в ладонь. – Ты и твой отец – единственные оставшиеся представители аклевской знати, а это значит, что как только ты женишься – на ком бы то ни было, – она превратится в мишень для тех, кто стремится разрушить стену. Это риск, на который я не готова пойти. – Я подумала о кольцах, которые мне показала Арен. – Тебе лучше всего вообще никогда не жениться. Если ты умрешь, не оставив после себя кровных наследников, стена будет стоять вечно. – А ты проживешь долгую и счастливую жизнь.

– Думаешь, мне стоит умереть в одиночестве? – Ксан был так ошеломлен, что выглядел почти веселым. Затем выражение его лица изменилось. – Нет. – Он подошел ко мне и ладонями сжал мое лицо. Его глаза лихорадочно блестели. – Эмили, Аврелия… кем бы ты ни была… я люблю тебя. И несмотря на все, что ты сейчас сказала, я думаю, что ты меня тоже любишь. Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что это так.

О, Эмпирея! Я вознесла к небесам свою самую пылкую молитву. Помоги мне!

Я сказала:

– Я не могу. – Я взяла его ладони в свои и осторожно убрала его руки с моего лица. – Сегодня ночью Натаниэль остановится в лагере на юго-западной дороге в направлении Инграма. Думаю, тебе стоит с ним встретиться. Может быть, ты останешься в Инграме на какое-то время, пока…

Мои пальцы нащупали что-то на его запястье. Я подняла его рукав и увидела кожаный браслет. Мой амулет, моя жар-птица была вшита в него как талисман – точно как в видении, которое мне показала Арен.

У меня перехватило дыхание.

– Сними его.

– Что? Нет…

– Сними его! – прорычала я, пытаясь стащить его самостоятельно скорченными пальцами.

Он выхватил свою руку и убрал ее за спину, потрясенно всматриваясь в мое лицо. В его глазах отразилось страдание, когда он, наконец, осмыслил все, что я ему сказала. Эмили, которая ему нравилась, даже никогда не существовало.

Он молча достал из кармана лист бумаги и вложил его мне в руки, после чего развернулся и ушел.

Я подождала, пока он скроется из виду, и осторожно развернула лист. В горле стоял ком.

Это был набросок, рисунок девушки, с головой погрузившейся в книгу заклинаний. Одной рукой она подпирала подбородок, а другой перелистывала страницы. Рисунок был сделан типичными для Ксана темными, выразительными штрихами, и деталей почти не было, зато сколько очарования таилось в изгибе ее шеи, в нежном повороте запястья. Это была не сильная, устрашающая ведьма с другого его рисунка. Здесь была изображена обычная девушка в минуту спокойного уединения, увиденная глазами человека, который ее любил.