– Нету святого отца, – Вюнше огорченно развел ручищами, словно был в чем-то виноват. – Уехал вчера, хозяйка говорит, дня на три, не меньше.

И отец Луциан раньше утра не вернется, а бесноватый ждет ответа до сумерек. Конечно, можно плюнуть и доложить Бруно, авось что умное навыстукивает.

– Найди мне Штурриша.

«Забияка» обладал очаровательной способностью – когда он требовался для какой-нибудь, по его собственному определению, скучищи, облазившие весь лагерь посланцы возвращались с пустыми руками, хотя Штурриш и не думал прятаться. Когда же на горизонте обозначались хорошие наградные, пусть и с риском при их добыче сломать шею, каданец словно из воздуха возникал, так что поиски не затянулись. Неуемному капитану именно сейчас взбрело в голову пропустить стаканчик-другой с Добряком. Судьба словно бы намекала: может выгореть нечто стоящее.

– Добренького, господин полковник, дня, – за неимением оставленной в прихожей шляпы Штурриш пригладил волосы. – Дельце?

– Дельце, – подтвердил Руппи и покосился на стол, письмо было надежно скрыто под дрыхнущей Гудрун. – Для шестерых или семерых. Один умник из горников пробрался в город и добивается встречи. Я решил сходить и послушать. Не думаю, что меня примутся убивать, но провожатые тут все-таки нужны. Двое. Если гость не вовсе балбес, его это не удивит.

– А он не совсем?

– Судя по всему. Зато почти наверняка белоглазый.

– Это-то понятно – не свихнувшись, к вам не сунешься.

– Ну отчего же? Только до меня еще добраться надо… Придется разбираться, как этот горный орел сюда залетел. Одно дело, если повезло или в охране дыры, и совсем другое, если в городе у Гетца кто-то остался.

– Почему бы и не остаться? – Каданцу явно не хватало шляпы, и он теребил шейный платок, на удивление свежий. – Горники-то в Доннервальд не просто так топали, были у них тут свои. Кого-то выловили, а кто-то и отсиделся.

– Скорее всего. Сейчас полдень. В полвторого я отправлюсь к Ратушной площади, двое пусть за мной пойдут почти открыто. Не с барабаном, вестимо, но чтоб, приглядевшись, стало ясно.

– А еще парочка, – догадался Штурриш, – пойдет тихонечко.

– Именно. Гость объявится, и мы отправимся в какой-нибудь трактир. Выгорит – к «Шестой улитке», нет – в «Розовую розу» или «Пьяницу и Бочку». Сядем подальше от посетителей, но хорошо бы их было поменьше, нам в городе только новых бесноватых не хватает.

– Так эта ж дрянь не сразу липнет, а то б мы за ними не поспевали.

– И все равно, чем меньше народу, тем лучше. В «Улитке» хозяин сам знает, что делать, а если придется к другим идти – приплатите, и чтоб лишних к нашему приходу не было!

– Не будет.

– По дороге проверите, увяжется кто-нибудь за нами еще или нет. Если в трактире я подниму стакан левой, мне нужна помощь, если потянусь – все в порядке, просто ждите и не мешайте, а вздумаю почистить рукав – затевайте скандал. Да, приглядите еще какой-нибудь подвал или сарай.

– Для папаши Симона? Приглядим, не вашу же спальню господину Киппе пачкать.

Первым о радости сообщил кот. Именуемый Маршалом, позабыв про куриную печень, вскричал и бросился к двери, которую Мэллит теперь запирала. Гоганни, еще не зная, что ее ждет, но не ожидая дурного, откинула приделанный «фульгатами» крюк; кот выскочил из кухни и припустил в прихожую, не переставая взывать. Так он встречал лишь Сэль, и Мэллит, обтерев руки, поспешила к двери; она как раз успела увидеть, как Маршал вскочил на сундук, что ночами служил ложем караульному, и принялся царапать засов. Затем раздался стук, и несший стражу заговорил с тем, кто ждал снаружи. Разговор был недолог, зазвенело железо, и в дверном проеме Мэллит увидела Сэль в незнакомом плаще. Подруга была весела, а за ее спиной разгружали сани.

– Ты вернулась! – вскрикнула гоганни, раскрыв объятия. – И это радость радости!

– Я холодная… – Селина отстранилась и торопливо сбросила плащ и поддетую под него куртку. – То есть я живая, просто на улице мороз! У тебя все в порядке? Маршал!

Подруга подняла урчащего кота и прижала к груди, но чёрно-белый, хоть и был счастлив, желал ощущать под лапами пол. Он выказал свое желание и был отпущен.

– Воины говорят, что он размордел, – улыбнулась Мэллит. – Я получила твое письмо и все делала, как ты велела. Названный Эйвоном еще спит, потому что, сам того не зная, пьет на ночь сонную траву. Раны хромого полковника зажили, и он вновь хочет воевать, а к празднику монсеньор Лионель прислал тебе и мне дары даров. Ты голодна?

– Мы в дороге перекусили. Сейчас «фульгаты» притащат вещи, и пойдем всё смотреть, я тоже подарки привезла. В Доннервальде нашлось много нужного, хотя дело, похоже, в господине Юхане. Я думала, мы умеем покупать, а мы это делаем, как козы.

– Козы?

– Ну или лошади… Они идут туда, где есть трава, и пасутся, а если хорошей травы нет, едят плохую или ждут, когда хозяин накормит. Вот господин Юхан, тот покупает так, как Маршал охотится… Мы для тебя такую красоту нашли!

Главной радостью Мэллит была встреча, и гоганни об этом говорила, пока вновь вспрыгнувший на сундук кот обнюхивал одежду и познавал новую сумку из желтой кожи, большую и туго набитую.

– А как рада я! – Сэль смотрела на любимого зверя и смеялась. – Но ты наверняка хочешь нас накормить, а я хочу, чтобы тебе понравилось то, что добыл господин Юхан.

– Кто он? – решила узнать гоганни. – Я не слышала этого имени, и оно звучит непривычно.

– Он – шкипер, дрикс и друг господина Фельсенбурга, про которого я тебе говорила… Руперт один из лучших людей, которых я знаю, и это очень грустно. Я тебе потом про него расскажу.

– Я буду слушать и понимать, – Мэллит понизила голос, – ты говорила, что нареченного Эйвоном нельзя выпускать, но упрямый стремился к любимой, и я ударила его по голове вторым с края молотком для отбивания мяса. Он был самый подходящий и не нанес большого вреда!

– Какая же ты молодец! Ничего, скоро в Акону приедет монсеньор Рокэ, он Эйвона куда-нибудь денет.

– Мы обманом удержали страстного в постели, я и хромой полковник… – рассказать надо было много, но наверху уже раздавались неровные шаги.

– Теперь у господина Вернера все будет хорошо, – торопливо шепнула подруга, – то есть так хорошо, как может быть после того, что натворила Гизелла. Я всё рассказала монсеньору Рокэ, и он понял, какой фок Дахе замечательный человек.

– Это будет исполнено справедливости, – успела шепнуть в ответ Мэллит. – Полковник фок Дахе встает рано, ведь он не пьет сонный отвар.

– Ты все время забываешь, что он генерал, – укорила Сэль, – я тоже забываю, а это неправильно.

Дальше шептать стало неловко, и они просто ждали, когда добрый приблизится для разговора. Сэль гладила счастливого кота, а Мэллит думала о встречах, которые еще будут, и о том, что зимой окно не открыть.