Ася же была рада оказаться в посёлке, где родился и вырос её отец. Отчим хорошо относился к ней, даже баловал, но любила она лишь своего родного отца. Помнила каждый день с ним. Или ей так казалось… Ведь когда его не стало, ей всего семь лет было.

Егор Филиппович говорил, что она всё придумала, написала сказку, сложив вместе свою любовь, воспоминания матери и бабушки и те истории, что рассказывал ей отец.

Повзрослев, Ася приняла отчима как данность. Неплохой он человек по сути своей, по поступкам, по отношению к матери Аси — она за ним, как за каменной стеной.

Да и на саму падчерицу голоса ни разу не повысил, слова плохого ей не сказал, исполнял все капризы, но это не от любви было, а лишь бы Ася под ногами не мешалась.

Звонок матери разбередил душу. Захотелось поговорить с кем-то родным, поделиться, объяснить, что хоть и не починила она прохудившуюся крышу в бабушкином доме, но никуда уезжать отсюда не собирается.

Оделась, обула сапоги резиновые, на случай дождя, и отправилась на кладбище — посидеть у могилок отца и бабули и совета у них попросить.

Часть 40

Ася всегда так поступала, когда на душе становилось муторно и одиночество зашкаливало. К кому ещё пойдёшь, как не к самым близким людям, у кого ещё совета спросить… Ей казалось, что они услышат и помогут, хотя бы знак дадут. Ведь они любили по-настоящему, а любовь не умирает, она не материальна и распаду и тлену, в отличие от тела, не подлежит.

Она вошла в ограду, присела на лавочку и говорила долго-долго. И о том, как скучает, и о крыше, что совсем прохудилась, а помочь перекрыть некому, да и денег таких нет, чтобы нанять кого, а ещё материал купить. Только у матери с отчимом помощи просить не будет — никакой и никогда.

Ася то шептала тихонько, то общалась с родными мысленно, и всё просила подать знак, помочь определиться, как жить дальше, как противостоять матери и остаться здесь.

Прошлый раз на памятник села птичка, и всё получилось хорошо, по-Асиному. Попрыгала синичка тогда по бабушкиному памятнику, затем на отцовский перелетела, посмотрела на Асю, склонив головку набок, чирикнула и упорхнула. А в другой раз ветер нагнул ветки дикой розы, Ася даже сказать ничего не успела, а ответ тут как тут. А ещё как-то банка с водой падала. Тоже тогда верный путь указала.

А сегодня тишина, ни птички, ни ветра…

Только солнце садится. Домой пора. Тут хоть и не бывает хулиганья, а всё по темникам по кладбищу идти страшно.

Ася встала. Поблагодарила бабушку и отца за то, что выслушали, на фотографии глянула, прежде чем пойти к выходу, а лица на них улыбаются. Ася головой покрутила из стороны в сторону, чтобы морок отогнать — не может изображение на фото улыбаться. Не может, и всё! А значит, увиденное — плод её воображения или игра солнечных лучей.

— Пора мне, скоро лето, заглядывать к вам чаще буду, — произнесла, махнула рукой на прощание и пошла к выходу.

Думы одолевали: что значили эти улыбки? Неужели прощались с ней отец с бабулей, решили не помогать больше, девочка-то давно взрослая…

Она добрела почти до самого выхода, когда вспомнила про Дину и решила навестить подругу. Её могила находилась чуть в стороне от главной аллеи. Когда свернула на боковую тропинку, солнце совсем село. В оградке кто-то был, Ася увидела огонёк от сигареты.

— Кто здесь? — спросила Ася, чувствуя, как немеют от страха встречи с кем-то чужим ноги. — Александр Дмитриевич, — произнесла она дрожащим голосом, — это ты тут в ночи куришь?

Мужчина обернулся.

— Я! Какого чёрта ты по кладбищу на ночь глядя гуляешь? И голос с чего дрожит? Меня за покойника восставшего приняла, что ли? Испугалась?

— Немножко — ответила Ася и подошла ближе. Вошла в оградку и села рядом с Даниловым. — Что у Гоши обнаружили? — спросила она.

— Ничего, гематомы только, перестраховался я, — отвечал Данилов. — Ну, ты и сама знаешь, что там ничего серьёзного, первая к нему на помощь прибежала. Спасибо тебе.

— Было бы за что. Я его с трёх лет знаю, да и с Диной мы дружили, делились всем. У неё тут ни одной родной души не было, кроме Катюши, а у меня только бабуля. Вот и сошлись, понимали друг друга, поддерживали, как могли. Одно слово — подруги.

Ася скорее почувствовала, чем увидела удивлённый взгляд Данилова.

— Как это никого? А муж, свекровь? Валерия Павловна её искренне любила, как дочь. Вот в этом я нисколько не сомневаюсь.

— Александр Дмитриевич, не спрашивай меня ни о чём. Может, и имеешь право знать ответы, но как я могу рассказать то, чем делилась подруга? Сам понимаешь, что никак. Так что прости.

— Глупости! То, что мне знать полагается, я знаю. Лучше скажи, что ты на ночь глядя на кладбище делала? Колдовала, небось? Кавалеров привораживала?

Ася рассмеялась, хоть место к смеху не располагало, но на вопрос не ответила.

— Ладно, ведьма местного значения, поехали домой, — продолжил шутить Данилов. — Чаем напоишь, там и поговорим, а то дальше порога не пускаешь никогда. Ребёнка отдала и дверь закрыла.

Вроде бы обидно сказал, а Асе стало невероятно легко от его шуток, спокойно.

Они вместе вышли за ворота, Данилов открыл дверь своей машины, помог ей сесть, пристегнул ремень безопасности и взял за руку.

— Ася, мы с тобой друзья. Так что давай без отчества, а то я себя стариком рядом с тобой чувствую. Потренируйся: вместо Александр Дмитриевич скажи просто Саша.

Как ей хотелось, чтобы этот момент не кончался, чтобы Данилов не выпускал её ладонь из своей руки! Ася прикусила нижнюю губу, глянула на него испуганно — вдруг мысли и чувства её прочитает.

— Я стану называть тебя Сашей, если ты уверен, что между женщиной и мужчиной возможна просто дружба и ничего более, — потупившись, но очень твёрдо произнесла она и поймала его удивлённый, изучающий её взгляд.

— Умница, девочка. Всё правильно понимаешь — ничего кроме дружбы я тебе предложить не могу, а вот счастья искренне желаю. Так что переходим на новый уровень отношений.

Он сел за руль, и машина резво покатилась в сторону дома, только