Писарь внезапно грохнул кулаком по столу:

– Ну в точности мои мысли! Нам приходится делать то, что приходится.

– Угу. Не слишком приятно, но никто ведь и не обещал иного?

– Именно, друг мой, именно!

– Давай присоединяйся. Вот еще вино. Надеюсь, оно не отравлено?

– Нет, конечно! Ни к чему понапрасну переводить яд. Что ж, с удовольствием присоединюсь к тебе, друг мой. Я не против. Пусть себе пекут на здоровье, или чем они там занимаются.

– Угу, пекут. Мой хозяин и в самом деле обожает это занятие.

Шаркая ногами, Грошемил подошел к Ризу и покачал головой:

– Признаться, мне это кажется довольно-таки странным.

«Поверь мне, дружище, мы с тобой думаем одинаково».

– Он полон неожиданностей. В смысле, Бошелен.

– Клыкозуб наверняка выпотрошит и четвертует повара.

– За то, что он хотел нас отравить, или за то, что не сумел этого сделать?

Грошемил усмехнулся, но промолчал.

Эмансипор нашел пустой кубок и налил писарю вина, затем поднял свой:

– За подчиненных.

– Неплохо! Да! За подчиненных!

– За несчастных и беспомощных.

Они выпили.

Внимание Шпильгита привлекло какое-то движение за заиндевевшим стеклом. Он наклонился ближе к окну.

– Еще гости? – спросил Акль Воскресший, переминаясь с ноги на ногу. Передняя часть его тела была теплой на ощупь, но спина, обращенная к покосившейся двери, была холодна как лед. Шпильгит не ответил, и Акль продолжил: – Мы с тобой в одной лодке, друг мой. Попросту говоря, нам надо сматываться из Спендругля. Зима в этих краях суровая, согласен. Но если взять хороший фургон, пару крепких быков, побольше еды, рома и шкур, можно добраться до какого-нибудь города на побережье за неделю… или если двинуться на север, хотя дороги там плохие, да и ветер…

– Для того, кого считают мертвецом, Акль, ты слишком много болтаешь.

– Тогда что тебя так заинтересовало за окном?

– Трое чужаков.

– Они вернулись? Из крепости? И что…

– Не они, придурок. Трое других чужаков. У одного вся голова забинтована, и он хромает. И с ними женщина, наполовину голая, – именно от этой половины я и не могу оторвать взгляд.

Развернувшись кругом, Акль открыл дверь и выглянул наружу.

– Ей что, сиську чайки обгадили? – сказал он.

– Это родимое пятно, идиот.

– Слишком уж белое.

– Тут нет никаких чаек, Акль. Слишком холодно. Нет, это просто отсутствие пигмента. Я видел такое и раньше, но только не там – в смысле, не на сиське.

Трое незнакомцев остановились перед входом в «Королевскую пяту». О чем-то посовещавшись на непонятном языке, они вошли внутрь.

– Интересно, Хордило их арестует?

Шпильгит откинулся на стуле, потирая глаза:

– Возможно, ему для этого потребуется голем. Все трое вооружены.

Воскресший закрыл дверь, насколько это было возможно, и снова повернулся к сборщику налогов:

– Мы могли бы купить фургон, быков, припасы и прочее. Даже для троих, Шпильгит, если хочешь взять с собой Фелитту. А утром отправиться в путь.

– И как, интересно, мы за все это заплатим? Келп не дурак и в долг не даст.

– Пара лопат найдется? – улыбнулся Акль.

– Только не заводи опять свою бодягу про зарытое сокровище!

– Я не собирался ехать один, учитывая холод и прочее. Но теперь… Что ж, Шпильгит, Фелувил готова прикончить тебя сотней способов, и лишь нерешительность пока что ее останавливает. Что касается Фелитты… тебе стоило бы послушать, что она наговорила своей мамаше. И этих слов уже не вернуть назад. Если ты действительно хочешь увезти ее, то сейчас самое время, друг мой.

– Друг? Ты мне не друг.

– Тогда напарник.

– Я не беру в напарники тех, кто считает себя мертвым.

– По мне, так какая разница? Наверняка можно рассчитывать на налоговые льготы.

Шпильгит долго смотрел на Акля, после чего покачал головой:

– Лопаты. Ладно, лопаты мы найдем. Откопаем твое сокровище, похитим Фелитту, обогатим Келпа, а потом сбежим. Прекрасный план. Просто гениальный.

– Когда все просто и ясно, гений ни к чему, – ответил Акль.

Встав, Шпильгит взял свой потрепанный плащ.

– Ты никогда не походил на богача, Акль.

– Мне просто не представлялось возможности, Шпильгит. Так где же мы возьмем лопаты?

– У могильщика, – ответил Шпильгит. – Предложим выкопать для него несколько ям, задешево, раз уж тут объявилось столько чужаков.

Акль поколебался:

– Мне он не нравится.

– А зря. Тебе стоило бы благословлять этого пьяницу с каждым рассветом и каждым закатом.

– Я к тому, что мне не хочется с ним разговаривать.

Шпильгит уставился на него:

– Тогда я сам возьму лопаты.

– Спасибо, Шпильгит. Действительно спасибо. Я подожду здесь.

– Если я впустую потрачу из-за тебя время, Акль…

– Не потратишь. Вот увидишь.

Когда Шпильгит ушел, Акль обошел вокруг маленького стола и сел на стул. На мгновение он вообразил себя сборщиком налогов, которого боятся и пытаются прельстить одни и те же внушающие ужас люди, а затем вздохнул:

– Нет уж, я предпочел бы умереть.

Хордило был сыт по горло сопровождением в крепость всевозможных придурков. Собственно, он был сыт по горло вообще всем: служебными обязанностями, кровью на своих руках, бессмысленным повторением одного и того же и мыслью, что все последующие дни его жизни, вплоть до самого последнего, вряд ли будут чем-то отличаться от уже прошедших.

Большинство мужчин мечтали об одном и том же: о лежащем рядом теплом теле, повторяющем, будто эхо, их звериные стоны, о хорошей компании за столом, о пристойных беседах и отсутствии мусора на полу. Но мало кто из мужчин полагал, что женщина может хотеть того же и получить желаемое от пса.

Жены, несомненно, были проклятием. И потому Хордило научился обуздывать свои мечты, как подобает мужчине, умудренному годами скорби и блаженного неведения, разбитого в прах в тот роковой день, когда мир встал с ног на голову, послав ему издевательский поцелуй. Все сводилось к тому, чтобы избегать ловушек, подстерегавших пристойного мужчину, желающего пристойной жизни, но это всегда оказывалось не столь легко, как следовало бы.

Стинк мрачно сидел за столом, не обращая внимания на стоны и жалобы исцарапанных дурней, оказавшихся слишком медлительными или слишком пьяными, чтобы избежать когтей котоящера Рыжика, и разглядывал троих новоприбывших, которые выстроились в ряд у стойки.