что у нас живут двадцать народных артистов. Хорошо?

– Хорошо.

– Вы думаете, телевидение нам поможет?

– Конечно!

– Когда это все закончится?! – всхлипнул Аркадий Петрович, исчезая.

А Кокотов вдруг задумался о том, что же будут воровать друг у друга люди, когда на последнем этапе антропогенеза перейдут в корпускулярно-волновое состояние? Видимо, найдут что…

Тем временем загримированный Имоверов поднялся со стула. Влажная блондинка, уложив его русые волосы, теперь поправляла ему пиджак и ворот рубашки, а кожаная дама дошептывала текст, но вдруг лицо знаменитости исказилось обидой, он замотал головой, что-то сердито буркнул гримерше, вытряхнул губы редакторши из своего уха и скрылся в джипе, хлопнув дверцей. Оператор в сердцах сплюнул и погладил камеру, словно пулеметчик, уговаривающий сам себя погодить со стрельбой, пока враг не подойдет ближе. Престарелая общественность заволновалась. Даже опытный Жарынин нехорошо нахмурился и достал из кармана мобильник.

Но кожаная дама, чтобы всех успокоить, подняла руку и громко объявила:

– Не волнуйтесь! Сейчас начнем съемку! Кто будет говорить?

– Я! – выступил вперед старый фельетонист.

– Не стоит, дедушка! – ласково упрекнул Кеша.

– Надо, внучек! Если не мы, то кто же?

– А вы у нас кто? – участливо спросила кожаная, приготовив блокнот и ручку.

– Иван Болт! – Ян Казимирович почему-то решил отрекомендоваться своим прославленным газетным псевдонимом.

– Тот самый?! – в восторге воскликнула дама.

– Конечно! – побагровел от удовольствия старик, а Кокотов подивился подкованности телевизионщиков.

– Замечательно! Кто еще?

– Ящик. Где Ящик?.. – Ян Казимирович начал беспокойно озираться.

– Не волнуйтесь! Мы вас и так снимем, без ящика… – успокоила редакторша, видимо, решив, что ветеран тревожится из-за своего малого роста. – Кто еще?

– Я буду говорить! – объявил режиссер, выступив вперед.

– Вы? Кто вы?

– Жарынин.

– Господи, не узнала! Будете богатым… Отлично! Ой, ну как же я такого человека не узнала! – запереживала кожаная дама.

Дмитрий Антонович незаметно бросил на соавтора короткий взгляд, исполненный скромного торжества.

– А можно в стихах? – выступил вперед лысый, как кегля, комсомольский поэт, одетый в зеленую штормовку с выцветшей надписью «Братск».

– Нужно в стихах! – обрадовалась редакторша. – Как вас зовут?

– Верлен…

– Даже так?!

– …Тимофеевич Бездынько.

– Надо же! Просто какая-то кунсткамера знаменитостей!

– Я… Я буду говорить! Запишите! – Из-за спин вдруг раздался воспаленный голос Жукова-Хаита.

– Вы?! Да у нас сегодня настоящее созвездие! Только что помнила вашу фамилию… Забыла! Дурацкая работа!

– Жуков-Хаит!

– Ну конечно же – Жуков-Хаит… Ах ты господи!

И тут Кокотов наконец догадался, что кожаная дама никого на самом деле не знает, а просто валяет профессиональную дурочку, чтобы расположить к себе обитателей «Ипокренина», где, как ей объяснили, нашли последний приют состарившиеся знаменитости. Жарынин тоже понял это и отвел глаза в гневном смущении. Однако редакторша энергично увлекла всех желающих выступить в отдалении, спрашивала их о чем-то и строчила в блокноте. Наконец из джипа появился на свет Имоверов. На нем теперь были фиолетовые брюки, шелковый пиджак цвета взбесившейся канарейки и черная майка с меткой «Армани».

– Ну, вот я и готов! – Он встал перед камерой. – Как я вам теперь?

– Потрясающе! – воскликнула кожаная, насельники одобрительно закивали, а оператор, зверски прищурив левый глаз, взялся за камеру.

Паренек в бейсболке угодливо подал звезде микрофон, а тот принял его точно скипетр. Черенок микрофона был вставлен в кубик, на гранях которого красовалась разноцветная аббревиатура «ТВ-Плюс».

– Ну, кто первый? – ласково спросило лицо канала.

– Он! – Кожаная показала на Болтянского.

– Я, – выступил вперед старичок.

Редакторша подскочила к ведущему, показала ему страничку в своем блокнотике и еще что-то дополнительно доложила в ухо.

– Ага! – радостно кивнул Имоверов. – Работаем!

Оператор посмотрел на него глазами пулеметчика, у которого в разгар боя кончились патроны.

– Яков Казимирович, – игриво спросила телезвезда, – не отдадим ведь рейдерам «Ипокренино»? Москву-то врагам не отдали!

– Ян Казимирович, – обидчиво поправил знаменитый фельетонист.

– Ну конечно, конечно же Ян… – Ведущий метнул нехороший взгляд в кожаную даму, а та виновато уткнулась в свой блокнот. – Ян Казимирович, не отдадим «Ипокренино»? Москву-то врагам не отдали!

– Не отдадим! – затвердевшими от волнения губами ответил бравый дед.

– А говорят, когда-то вы писали в «Правду» фельетоны под псевдонимом Иван Болт и могли снять с работы любого министра. Все хапуги Советского Союза боялись вас как огня!

– Писал… Мог… Боялись… – телеграфически подтвердил Болтянский.

– Так в чем же дело? Сразите врага штыком сатиры! Или силы теперь уж не те? Или нет пороха в пороховницах?

– Порох-то есть! – обиделся Болт. – Сталина нет! Да и «Правда» уже не та…

Кожаная дама сделала удивленные глаза, Имоверов слегка нахмурился и зашел с другого бока:

– Ян Казимирович, вы ведь по корням-то поляк?

– Поляк. Но я советский поляк!

– Это, конечно, ясно… – вздохнуло лицо канала, чувствуя, что разговор приобретает идеологическую пакостность. – Откуда вы родом?

– Род Болтянских из-под Збыхова!.. – бодро ответил дед.

Кеша, до этого с иронией наблюдавший за бенефисом прадедушки, вдруг сморщил лоб, и на его лице появилось то страдальческое выражение, с каким америкосы произносят свое: «О, no!» И действительно, случилось худшее: голос старого фельетониста сделался вдруг каким-то патефонным – и началось:

– Мой дед Станислав Юзефович Болтянский попал в Сибирь за участие в Польском восстании. В Тобольске он женился на дочке ссыльного поляка Марысе…

– Однако вернемся из генеалогических недр истории в настоящее! – бодро попытался исправить ситуацию Имоверов.

Но не тут-то было!

– …О, это была романтическая история! Он стрелялся из-за нее с офицером Захариным, был ранен и шел под венец с неподвижной рукой на черной перевязи…

В глазах кожаной дамы возник ужас, она панически замахала руками, но остановить Болта было невозможно. Однако Кокотов и не слушал ветерана. Нет, он, умирая сердцем, следил за тем, как из дубовых дверей выпорхнула Наталья Павловна в белом ломком плащике и с тем же самым крокодиловым портфельчиком в руке. Походкой сильфиды, опаздывающей на бизнес-ланч, она направилась к красному дамскому «Крайслеру», села в машину и, лихо развернувшись, уехала. При этом Лапузина даже не взглянула на телевизионное священнодействие. Иннокентий, кстати, тоже пристально смотрел в ее сторону, даже сделал такое движение, словно хотел догнать Наталью Павловну, но не решился оставить прадедушку в трудную минуту…

– …женился он, вопреки воле отца, уже не на польке, а на русской – дочери купца второй гильдии Антонине Коромысловой…

– Стоп-стоп-стоп! – замахала руками редакторша. – Ян Казимирович, мы же договорились: очень коротко и по существу! Вы поняли?

– Понял!

– Тогда работаем! Тишина!

– …У них было четыре сына: Бронислав, Мечислав, Станислав. Я четвертый, младший.

Бедный Иннокентий покраснел и, стыдясь, отвернулся.

– Стоп! – приказала кожаная. – Нам не нужна история вашего почтенного семейства! Нам нужны сегодняшние проблемы. Вы поняли меня?

– Понял. Когда грянула революция, мне было всего семь лет, но я хорошо помню, как