Я поправляю перед зеркалом волосы, одергиваю подол длинной синей юбки… И спускаюсь вниз. Звучат фанфары, и действие начинается…

15 мая 1976 года, 12:35 мск, Пуцкий залив, линкор планетарного подавления «Неумолимый», каюта повышенной комфортности для переменного состава

Вернер фон Браун, инженер, конструктор и дважды военнопленный

Все произошло внезапно. Русские пришли ночью, когда мы все спали, а потому никто ничего так толком и не понял. Проснулись мы от громкого крика «fricy, pod’em!» и это было худшее известие в моей жизни. По крайней мере, так мне казалось в тот момент. А ещё я спросонья никак не мог понять, откуда вообще там взялись русские. Ведь Редстоунский арсенал расположен в Америке, а война с мировым большевизмом идет по другую сторону Атлантики, в Европе, так что было непонятно, как большевистские солдаты смогли пересечь океан, чтобы настичь нас в том месте, которое мы считали для себя абсолютно безопасным.

Именно для того, чтобы обрести это вожделенное чувство защищенности, мы когда-то и стремились попасть на территорию Соединенных Штатов Америки; нам мнилось, что стоит Сталину отдать приказ: «Вперёд, на запад», и американо-британские армии будут сметены с лица Европы точно так же как и вермахт. Когда-то мы считали русских растяпистыми деревенскими олухами, которыми нормально могут управлять только немцы. Именно германская нация в лице своих лучших представителей, приглашённых в Россию Петром Великим, превратила сонное азиатское царство в первоклассную европейскую империю, и правило ею через германизированную династию Романовых-Голштейн-Готторпских больше двухсот лет. Мы думали, что после того, как правящая династия пала и немцы в основном покинули территорию России, эта страна оказалась захвачена самыми гнусными и отвратительными персонажами еврейского происхождения, что обрекло её на деградацию, социальное разложение и территориальный распад.

А потом мы, немцы, решили, что пора снимать с сонного русского медведя шкуру, и сами, своими руками, разбудили ненасытного кровожадного зверя. Сначала все шло хорошо, и вермахту удалось далеко прорваться на русскую территорию. Был момент, когда казалось, что пройдет ещё день-другой, падет Москва, и война на Востоке завершится победой непревзойденного вермахта. И только тогда русский медведь первый раз, ещё наощупь и спросонья, цапнул нас своей когтистой лапой. Это был ещё не смертельный, а просто очень болезненный удар, но в дальнейшем, как оказалось, поражение в снегах под Москвой предвещало нам большие неприятности, разгром и национальную катастрофу. Но тогда я думал, что все к лучшему — ведь именно после отступления из-под Москвы стало ясно, что война затянется, и поэтому финансирование ракетной программы резко увеличились. У нас тогда пошли первые успехи, и на восточном фронте, казалось, все наладилось… Но тут грянуло страшное слово «STALINGRAD».

А дальше чем лучше шли у нас дела в ракетной программе, тем хуже была обстановка на фронте. На Востоке заматеревший русский зверь рвал вермахт зубами и когтями, отчего Германия истекала кровью своих цветущих возрастов, а с Запада на наши города налетали многотысячные армады британских и американских бомбардировщиков. Чем дальше шло дело, тем сильнее был наш страх оказаться во власти кровожадных русских варваров, накатывающихся на немецкие земли с востока кипящей гневом волной. Уже во второй половине сорок третьего года, что бы там ни вопил из репродукторов Геббельс, умным людям было понятно, что этот натиск можно только затормозить, отсрочив неизбежный конец, потому что большевики превзошли нас не только числом солдат, но и искусством своих полководцев, а также количеством и качеством боевой техники. По счастью, англичане и американцы высадились во Франции и продвигались навстречу русским, так что у нас имелась возможность сдаться цивилизованным белым людям, а не прикинувшимся таковыми азиатским дикарям из московитско-большевстского царства.

Но чем ближе был конец Рейха, тем сильнее были наши опасения, что сдаться англичанам или американцам нам не позволят специально назначенные люди из ведомства Генриха Гиммлера. Мне стало достоверно известно, что (неважно, русских или англо-американцев) меня и моих сотрудников при приближении войск неприятеля приказано расстрелять без всяких дополнительных указаний. По счастью, под конец существования Рейха подобные приказы выполнялись уже… неаккуратно. Ещё позже, когда Берлин оказался в русской блокаде, и германская государственная машина прекратила функционирование, для нас оставался только риск неожиданно нарваться на нацистского фанатика. Сам себя я фанатиком не считал, и о членстве в нацистской партии и СС старался как можно скорее забыть. Вступал я в эти организации потому, что так было нужно для дела, а не оттого, что был очарован полусумасшедшей расовой теорией недоучки Альфреда Розенберга.

Перебежав на другую сторону, мы с коллегами сразу же выказали искреннее желание работать на наших новых хозяев и, соответственно, против русских, но оказалось, что наша помощь им была не особо-то и нужна. К нам относили как к вещи, которую купили по случаю на распродаже по дешевке, и вот теперь её и носить не хочется, и выбросить жалко. Одним из показателей такого отношения было то, что нашим начальником был назначен армейский майор Джим Хэмилл, имевший только степень бакалавра инженерных наук. На момент нашей первой встречи этому сопляку едва исполнилось двадцать шесть лет. Если мои верные немцы по-прежнему обращались ко мне «герр профессор», то майор Хэмилл говорил просто «Вернер», и был этим премного доволен. А ещё он никогда не отвечал на мои просьбы предоставить дополнительные материалы и отклонял все предложения по новым ракетным идеям.

Такое положение продолжалось почти пять лет, и только с началом коммунистической агрессии в Корее о моей группе наконец-то вспомнили и перевели её из базы форт Блисс в Техасе в Редстоунский арсенал в штате Алабама, где нам снова предоставили все возможности для научной работы. Вместе со мной переехала моя жена Мария, мать, отец и две моих дочери — Айрис Кэрин и Маргрет Сесиль. И тут моя карьера пошла в гору… Вскоре меня назначили начальником разработки управляемых ракет редстоунского арсенала.

Все было хорошо, но месяц назад события в Корее пошли неожиданным и очень неприятным для нас чередом. Когда люди из ЦРУ показали мне, как консультанту, рапорта тех, кто выжил в том аду, я не поверил своим глазам и сказал, что этого не может быть, что это фантастика. Мне ответили, что это не фантастика, это есть, и описанные в этих бумагах аппараты прямо сейчас продолжают убивать американских солдат. Теперь, мол, речь идет не о борьбе с мировым большевизмом, а о жизни и смерти самой Америки. Сказать честно, на саму Америку мне было наплевать, а тревожил меня лишь тот