– Поднимай!

Я потянул за веревку. Ого, он что – полтонны туда нагрузил? Я еле вытянул почти полный мешок. Да в нем верных полцентнера будет, если не больше. Я с трудом оттащил его к развалинам, высыпал. У колодца высыпать не стал: вдруг интересно прохожим будет – чего это тут куча свежей земли лежит? Сбросил пустой мешок Федору:

– Сыпь поменьше – по половине мешка.

– Как скажешь, боярин.

Мы работали без перерыва часа два, потом я решил, что нам обоим необходим короткий отдых. Федька выбрался из колодца мокрым от пота:

– Дышать нечем, боярин, хоть воздуха свежего глотну.

Он повалился на траву, отдышался.

– А глубоко ли копать будем, боярин?

Я решил пошутить:

– Сажени четыре еще.

Федька аж подскочил.

– Четыре сажени? Я же умру!

Я засмеялся.

– Пошутил я, Федь.

– А сколько?

– Сам не знаю, там видно будет.

Пока Федька лежал, я задумался. А и в самом деле – на какую глубину копать? И что будет сигналом о конце моих изыскательских работ? Ответа на этот вопрос я пока не знал.

Теперь опуститься в колодец решил я.

– Боярин, давай уж я копать буду. Мы люди привычные.

– Охолонись немного, Федя.

Я спустился по веревке в колодец. Федька уже углубился на метр, все-таки площадь колодца была велика – немногим менее двух метров. Но делать нечего: назвался груздем – полезай в кузов.

Я взялся за лопату. И в самом деле здесь душно, воздух спертый.

Я копал и копал, загружая землю в мешок. Когда почувствовал, что силы на исходе, вылез наружу. Ветерок приятно овевал разгоряченное лицо. Какая благодать – вдохнуть свежего воздуха. Вот ведь – дышишь и не чувствуешь, как это славно.

Мы передохнули, затем в колодец полез Федор. Работали в полную силу, и лишь когда солнце коснулось горизонта, я крикнул Феде:

– Все, вылезай, прихвати фонарь и лопату.

Федька вылез взмыленный, мокрый от пота.

– Хорошую баню ты мне устроил, боярин.

Эх, чего не предусмотрел – так это не сказал холопам, чтобы баньку истопили. Мы оба были потные, в пыли. От стекающего по лицу пота на пыльной коже оставались полоски. Я посмотрел на Федора и засмеялся.

– Ты чего смеешься, боярин? Думаешь – как боярин, так чище меня?

Мы оседлали отдохнувших коней и поехали домой. По дороге умылись во встреченном ручье теплой, нагретой солнцем водой. А одежду теперь только стирать, столько пыли не выбьешь. Надо будет завтра сменную одежду, что похуже, взять.

С утра все мышцы ныли с непривычки. Одно дело – в седле сидеть и саблей махать, и совсем иное – копать с утра до вечера, как Стаханов.

Мы плотно поели, выехали.

У колодца я переоделся, а Федька остался в исподнем.

– Не могу в одеже, боярин, душно.

Снова два часа каторжной работы, потом перерыв. Федька упал в траву, а я сидел рядом и думал, там ли мы копаем, не ошибся ли я? Не пустышку ли тяну? Столько труда может насмарку пойти.

После перерыва вниз спустился я. Колодец стал заметно глубже, и поднимать мешок с землей стало труднее, впрочем, как и дышать.

Через час работы лопата стукнулась о камни. Кладка, что ли, неровная? Или конец колодца? Может, мы добрались до дна? Если это дно, то вся работа впустую.

Меня охватила такая злость, что я с силой ударил лопатой под камень. Земля провалилась, и из образовавшегося небольшого отверстия потянул сквознячок. Э, нет, работа не впустую. Не бывает сквозняков, если нет тяги, если нет второго выхода.

Я копал и копал, пока обеспокоенный Федор не крикнул сверху:

– Боярин, ты там живой?

– Живой, Федька.

Я вылез из колодца – сил копать уже не было. Да и солнце клонится к закату. Я и не заметил, как быстро пролетело время и я проработал в колодце почти две смены кряду.

– Все, Федька, хватит на сегодня – сил нет, да и баня нас ждет.

– Как скажешь, боярин.

Но по голосу чувствовалось – рад Федька. Да и то – долбим и копаем – трудно, тяжело, душно.

Пока я не стал говорить Федору, что пробился к небольшому отверстию. Велико ли оно и куда ведет, я не знаю. Может, промоина от грунтовых вод? Завтра я должен докопаться до истины и решить, стоит ли продолжать рыть дальше в этом колодце.

Добравшись до дома, мы помылись в бане, поели и без сил свалились на постели. По-моему, я даже снов не видел.

А поутру мы уже снова были у колодца. Я полез первым и стал быстро копать, расширяя маленькое отверстие. По мере работы оно становилось все больше и больше. Я уже видел, что это боковое ответвление и оно тоже выложено камнем.

Наконец ближе к полудню боковой ход был освобожден от земли. Сам ход невелик по размерам – идти можно было, только согнувшись в три погибели. Осмотреть? Не рухнут ли древние стены, не обрушится ли кладка? Боязновато быть заживо погребенным под землей.

Все-таки я отважился – взял в руку масляный фонарь и полез по ходу. Через пару метров одумался, вспомнил о подземном ходе, что вел в Нижегородский кремль. Нет ли и здесь ловушек для наивных и неосторожных?

Я попятился задом – развернуться не было никакой возможности.

– Эй, Федька! – Поднял я лицо кверху.

– Чего, боярин?

– Срежь мне палку длиной в сажень.

– Сей момент.

Федька исчез, и вскоре сбросил мне сучковатую, но прямую и прочную палку.

Я снова двинулся вперед, палкой простукивая перед собой стены, пол и потолок подземного хода. Продвигался медленно. Не хотелось бы упасть на врытые колья в волчьей яме.

Ход был узок, невысок, но прямой, без поворотов. Никаких ловушек пока не было, и метров через десять я уперся в небольшую дубовую дверь. Заперта? Не ждет ли за ней хитроумная ловушка?

Я палкой толкнул дверь, та скрипнула на петлях и едва приоткрылась. Я ткнул сильнее – дверь от удара распахнулась, громыхнуло железо, и в тусклом свете масляного фонаря блеснул меч. Волосы на голове от ужаса встали дыбом, я покрылся липким потом. Не зря я все-таки палку взял.

Я вытянул руку с фонарем, подсветил. На полу валялись проржавевшие латы от полного рыцарского доспеха – панцирь, латная юбка, шлем с забралом, наручи, наплечники. В железных рукавицах – рукоять меча, а само лезвие от старости отскочило и лежало в стороне. Я с облегчением выдохнул – оказалось, все это время я не дышал, вытер рукавом пот со лба, да только еще больше вымазался грязью.