самой идеей прогресса, развития. Ведь развитие – это и есть нахождение способов преодоления ограничений посредством создания новых «средств», новых систем и даже новой среды. Как писал французский философ М. Фуко, «речь идет о том, чтобы преобразовать критику, осуществлявшуюся в виде необходимого ограничения, в практическую критику в форме возможного преодоления» [182, с. 352].

Ограничения на наши планы накладывает реальность. Это реальность природная, политическая (внутренняя и международная), экономическая, социальная, культурная, нравственная и т. д. Важная функция обществоведения – непрерывно изучать всю систему ограничений, ее развитие и изменения, устранение старых ограничений и появление новых. Но уход от размышлений об ограничениях, в рамках которых развивались советское общество и хозяйство, привел к тому, что попытка игнорировать эти реальные ограничения в годы реформы обернулась крахом.

Старое утверждение, гласящее, что «искусство управлять является разумным при условии, что оно соблюдает природу того, что управляется», кажется настолько очевидным, что Фуко называл его пошлостью. Но реформаторы России и их эксперты принципиально не признавали этого тезиса. Они открыто провозгласили, что будут управлять государством и обществом вопреки их природе, ломая и переделывая их природу. Главная идея реформы сводилась к переносу в Россию англо-саксонской модели экономики. Эта идея выводилась из примитивного мифа, согласно которому Запад выражает некий универсальный закон развития человечества в его чистом виде.

Более того, реформаторы игнорировали реальность в целом. Это было принципиальным пренебрежением одного из важнейших компонентов рационального сознания – категории ограничений. Теперь, когда разрушение жизнеустройства страны состоялось, эти интеллектуалы рассказывают об этом с иронией и даже гордостью. Вот, 29 апреля 2004 г. в клубе «Bilingua» (Москва) дал публичную лекцию С. Кордонский – член одной из трех интеллектуальных групп, которые разрабатывали доктрину реформы (сам он принадлежал к группе Т.И. Заславской). Он описывает группу, которая начала первый этап работы: «На семинаре в “Змеиной горке” в Питере в 1985 году, собственно, все и познакомились: большая часть как ушедших, так и еще действующих политиков и экономистов».

Как же он характеризует сегодня этих экономистов и гуманитариев? Он выделяет такую их главную черту: «Мое глубокое убеждение состоит в том, что основной посыл реформаторства – то, что для реформатора не имеет значения реальное состояние объекта реформирования. Его интересует только то состояние, к которому объект придет в результате реформирования. Отсутствие интереса к реальности было характерно для всех поколений реформаторов, начиная с 1980-х годов до сегодняшнего времени» [183].

Для человека науки это признание покажется чудовищным. Такая безответственность не укладывается в голове, но это говорится без всякого волнения, без попытки как-то объяснить такую интеллектуальную патологию. После лекции Кордонского были вопросы, и он высказал странную мысль, что «реформ не было» – так, мелочи. Его и спрашивают об одной из «мелочей»:

«Рогов. Реформ не было, а отпуск цен был. Это был благотворный шаг?

Кордонский. А хрен его знает».

Представьте, одного из соавторов доктрины реформ через 12 лет после либерализации цен спрашивают, какова нынешняя оценка этого шага, и он отвечает: «А хрен его знает». Это распад рациональности – ведь речь идет о шаге, который привел к социальной катастрофе. Не нашлось других слов!

Присутствовавший на лекции Глеб Павловский, который в тот момент занимался разработкой реформ в плане политики, добавляет: «Лет 15 назад, при начале нашего общественного движения, имела место неформальная конвенция. Конвенция о том, что знания о реальности не важны для какого-то ни было политического или общественного действия. Действительно, эта конвенция состоялась, и реформаторы действовали внутри нее, как часть ее. С моей точки зрения, утверждения докладчика можно интерпретировать так, что собственно реформаторы были людьми, которые согласились действовать, не имея никаких представлений о реальности, но при наличии инструментов для преобразования, изменения того, что есть, особенно в направлении своих мечтательных предположений. Эти люди делали то, что они делали, и погрузили остальных в ситуацию выживания».

Но эта конвенция вовсе не отменена! Павловский продолжает уже об элите нынешнего обществоведения, которое и служит интеллектуальным обеспечением политиков: «Они развивают очень изощренные технологии, в том числе исследовательские, политические, научные, общественные технологии вытеснения любого реального знания… Это… питает энергетикой наш политический и государственный процесс, – уход от знания реальности, отказ, агрессивное сопротивление знанию чего бы то ни было о стране, в которой мы живем».

Вот наглядный пример. Активной интеллектуальной группой, которая разрабатывала проекты «региональной перекройки» России, был Центр стратегических исследований Приволжского федерального округа (ЦСИ ПФС). В 2000 г. он представил доклад «На пороге новой регионализации России». В нем выдвигалась идея разорвать территорию старой России на манер «архипелагов», придав ей «лоскутный» характер, – так якобы строится ныне «Европа регионов» или «Европа самоопределившихся муниципий». Эту идею поддерживал и Всемирный банк в его «Докладе об экономике России» (2005), который советовал России перейти к этой «новой региональной политике при значительной элиминации роли государства».

В докладе «Россия: принципы пространственного развития» (2004 г., ред. В. Глазычев и П. Щедровицкий) была изложена стратегическая доктрина кардинального изменения всей системы расселения людей на территории России. Начинается доклад с туманного предупреждения: «Множество западных источников указывает на относительное сокращение роли национальной государственной машины».

Эти указания «западных источников», представленные как некий глас свыше, принимаются как исходный постулат доклада. Очевидно, что этот «постулат» противоречит реальности. Видим ли мы «сокращение роли национальной государственной машины» в США, где военный бюджет государства составил в 2010 г. 698 млрд долл., государство национализирует крупнейшие банки или делает финансовые вливания размером в триллионы долларов? Видим ли мы такое «сокращение роли» в Китае, Японии или Индии? Нет, «указание» дается именно России – притом, что государство осталось в ней практически единственной организованной силой.

Предлагая принципы тотальной переделки пространства России, авторы постоянно ссылаются на опыт Запада и его окраин (Австралии и Канады). Но при этом они признают, что критерии подобия между Россией и этими образцами не соблюдаются. В докладе сказано: «Исторический процесс формирования ландшафта России имеет лишь сугубо поверхностные признаки подобия с другими территориальными системами, будучи доказуемо уникальным. Мера одновременного разнообразия как ландшафтов, так и этноконфессиональной конструкции Российского государства значительно превышает аналогичные характеристики иных государственных образований».

Но если есть «лишь сугубо поверхностные признаки подобия», зачем же вы суете Австралию и Канаду как образец России? Ведь ограничением выбора аналогии для страны служат признаки подобия.

Вот как видят переформатирование России проектировщики ЦСИ ПФО: «Есть основания прогнозировать следующие изменения. Окончательное исчезновение останцев традиционной русской деревни в ее искаженном советской эпохой формате – повсеместно, за исключением Краснодарского и Ставропольского краев, где можно ожидать формирования агроиндустриальной схемы, управляемой крупными холдингами, базирующимися на сращении банков и региональной власти… В русских областях,