А в другой раз Умар, после того как завоевал Сирию, Месопотамию, Египет, Персию и все страны румов, основал Басру и Куфу в Ираке, вернулся в Медину облаченный в такую поношенную одежду, что казалось, она была сшита из дюжины лоскутов, весь день простоял на ступенях, ведущих к мечети, выслушивая жалобы последнего из своих подданных и воздавая с равной справедливостью и эмиру, и последнему погонщику верблюдов.

В то время кесарь Ираклий[76], правивший румами Константинии, прислал к нему посла, которому было дано тайное поручение оценить собственными глазами средства, силы и действия эмира арабов. Поэтому, когда посол вошел в Медину, он спросил у жителей города:

— Где ваш кесарь?

И ему ответили:

— У нас нет кесаря, у нас есть эмир! И это эмир правоверных, халиф Аллаха, Умар ибн аль-Хаттаб!

Посол же спросил:

— И где же он? Отведите меня к нему!

И ему ответили:

— Он вершит суд, а может, и отдыхает.

И ему показали дорогу к мечети.

И посол кесаря Ираклия пришел в мечеть и увидел Умара спящим под полуденным солнцем на раскаленных ступенях мечети. И его голова лежала прямо на камнях, и пот стекал по его лбу, образуя большую лужу вокруг головы его.

При этом зрелище страх охватил сердце посла кесаря, и он не мог не воскликнуть:

— Вот, этот нищий — тот, перед кем склоняют головы все цари земли и кто хозяин крупнейшей империи своего времени!

И он долго стоял так, в страхе, и говорил себе: «Когда народом правит такой человек, все должны одеваться в траурные одежды».

А во время завоевания Персии среди других чудесных предметов, взятых из дворца царя Йездегерда[77] в Истахре[78], был ковер длиной и шириной в шестьдесят локтей, который представлял собой клумбу, каждый цветок которой был сделан из драгоценного камня, стоящего на золотом стебельке. И глава мусульманской армии Саад ибн Абу Ваккас[79], хотя и не очень хорошо разбирался в рыночной стоимости драгоценных предметов, тем не менее понимал, сколько может стоить такое чудо, и он достал его из разграбленного царского дворца, чтобы подарить Умару.

Однако суровый халиф, — да покроет его Аллах милостью Своей! — который уже во время завоевания Йемена не хотел брать из трофеев завоеванной им страны больше куска грубого полосатого полотна, чтобы сшить себе платье, не хотел, принимая такой подарок, поощрять роскошь, которой он опасался для своего народа. И он сразу же разрезал этот драгоценный ковер на столько частей, сколько в то время было мусульманских лидеров в Медине. А сам он не принял участия в этом дележе. А ценность этого богатого ковра, пусть даже и разделенного на части, была такова, что Али[80] — да пребудет над ним особая милость Его! — смог продать сирийским купцам клочок, который ему достался, за двадцать тысяч драхм.

А во время вторжения в Персию сатрап[81] Хармозан, который мужественно сопротивлялся мусульманским воинам, в конечном счете согласился сдаться, полагаясь на халифа и доверив ему судьбу свою. А поскольку Умар был в это время в Медине, Хармозана доставили в этот город под охраной конвоя, которым командовали два эмира, самые храбрые среди правоверных. И когда они прибыли в Медину, эти два эмира, желая подчеркнуть в глазах Умара важность и ранг своего персидского пленника, заставили его надеть расшитую золотом мантию и высокую сверкающую тиару, которую обычно носили сатрапы в Персии. И, украшенный таким образом знаками своего достоинства, персидский правитель был доставлен к ступеням мечети, где халиф восседал на старой циновке в тени портика. И, предупрежденный бродившими в народе слухами о прибытии важной персоны, Умар поднял глаза и увидел перед собою сатрапа, одетого со всей пышностью, свойственной дворцам персидских царей. И со своей стороны, Хармозан увидел Умара, но он отказался узнать в нем халифа, хозяина новой империи, ведь это был араб в заплатанной одежде, который в одиночестве сидел на старой циновке во дворе мечети.

Но вскоре Умар, узнав в этом пленнике одного из тех гордых сатрапов, которые так долго заставляли дрожать самые гордые племена Аравии, воскликнул:

— Хвала Аллаху, Который воздвиг благословенный ислам, чтобы смирить вас и вам подобных! — И он приказал снять с перса золотые одежды и накрыть его грубой тканью жителей пустынь, затем он сказал ему: — Теперь, когда ты одет по своему достоинству, чувствуешь ли ты руку Господа, Которому и принадлежит все величие?

И Хармозан ответил:

— Конечно, я узнаю ее без труда. И свидетельствую обо всех наших прошлых победах и всей нашей славе, когда боги не вмешивались. Но Господь, о Котором ты говоришь, должно быть, сражался за вас, поскольку вы, в свою очередь, только что победили нас.

И Умар, услышав эти слова, в которых согласие было слишком близко к иронии, нахмурился так, что перс стал опасаться, что их диалог закончится смертным приговором. Тогда, изображая сильную жажду, он попросил воды, и, взяв поданный ему глиняный кувшин, устремил взор свой на халифа, и, казалось, не решался поднести его к своим губам. И Умар спросил его:

— Чего ты боишься?

И персидский правитель ответил…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И персидский правитель ответил:

— Я боюсь, что моментом, когда я буду пить, воспользуются, чтобы убить меня.

Но Умар сказал ему:

— Да сохранит нас Аллах от таких подозрений! Ты в безопасности, пока эта вода не освежит губы твои и не утолит жажду твою.

При этих словах халифа хитрый перс бросил кувшин на землю и разбил его. И Умар, связанный своим словом, великодушно перестал его беспокоить. А Хармозан, тронутый этим величием души, принял веру и был облагорожен исламом, Умар же назначил ему пенсию в две тысячи драхм.

Во время взятия Иерусалима, — священного города Исы, сына Мириам, — в сторону храма которого до прибытия нашего величайшего пророка господина Мухаммеда (да пребудет над ним мир и молитва!) верующие первоначально обращались за молитвой, патриарх Софроний[82], вождь народа, согласился капитулировать, но при условии, что сам халиф придет и овладеет святым городом. Узнав об этом обещании, Умар отправился в путь. И человек, который был халифом Аллаха на земле и который склонял головы властителей перед знаменем ислама, покинул Медину без стражи, приказав ей не следовать за ним. И поклажи у него было всего два мешка, в одном был ячмень для