Таким образом, Игорь в сопровождении старшины отправился на гауптвахту в Ура-губе — место, печально знаменитое во всем Заполярном крае. Об Ура-губе в гарнизоне рассказывали страшные вещи. Цепкая память Игоря сохранила рассказ Аветисяна:

— Ура-губа — это самая крутая гонка. Оттуда — или в дисбат, или в госпиталь с инвалидностью какой-нибудь. В гарнизон после нее уже не возвращаются. В нашем батальоне парень служил, на год старше меня, Степа Терещенко. Здоровенный мужик — весил килограмм сто двадцать, да еще борзый до беспредела. Любимое развлечение — по верхним койкам прыгать, когда народ спит. Бойцы рвотой давились, в постель срали — представляешь, стокилограммовый мужик с маху на живот наступает! Короче, шугались Степу абсолютно все — от духов до ротных офицеров. А потом пришел новый комбат, крутой дядя, быстро разобрался что к чему и отправил Степу в Ура-губу. Посидел там Степа совсем немного и спекся, видимо, зачморили его по полной морде. В итоге он наглотался иголок, загремел в госпиталь и с тех пор мы его не видели. Не знаю, что дальше было — может, комиссовали мужика, а, может, посадили за членовредительство.

…Из-за сопки показалась зона, окруженная глухим высоким забором и сторожевыми вышками. Машина остановилась у ворот КПП, просигналила. Никто ворота не открыл. Из-за двери показался сержант-вэвэшник.

— Чужой транспорт не пропускаем! Пешком идите!

Полторацкий с Охримчуком миновали КПП и подошли к отдельно стоящему зданию гауптвахты. У входа Полторацкий остановился.

— Товарищ прапорщик, обещайте мне, что ровно через десять суток приедете за мной.

— Не ссы, Повторацкый — приеду. Слово Охримчука! Удачи тебе, сынок!

Ура-губинская гауптвахта расположена на территории флотского дисбата и представляет собой штрафной изолятор для «рядовых переменного состава» (официальное название дисбатчиков). Кроме того, Ура-губа — узилище для закоренелых залетчиков со всего севера Кольского полуострова. Если командованию нужно было тихо, без шума, избавиться от неисправимого нарушителя воинской дисциплины, его сплавляли именно сюда.

Местная гауптвахта интерьером напоминала Кирк-Ярвскую, только была в несколько раз больше — одних общих камер здесь было штук десять. Камеры практически не отапливались — все обширное помещение грела одна тонкая труба отопления. Если температура в камерах поднималась выше нуля, это считалось большим и радостным событием. Жила гауптвахта строгой уставной жизнью (это самое страшное, что только может быть в армии). Сон — семь часов, все остальное время — тяжелая физическая работа или строевая подготовка. Тотальный шмон, никаких вольностей, вечно холодная жратва (остатки от пищи «переменного состава»). Караул несли вэвэшники, те же самые, что и охраняли дисбат. Личных контактов между арестантами и караульщиками не было — это жестко каралось и пресекалось.

Полторацкого посадили в камеру № 2. Здесь сидело восемь человек, все из разных родов войск, все незнакомые. Народ только что пришел с работы. После небольшой свалки Игорь отвоевал себе место у едва теплившейся трубы. Принесли остывший ужин. Есть Игорю не хотелось. Пока губари жадно поедали скудный рацион, Гоша вызвал выводного и пошел по-маленькому. Туалет, находившийся через двор от основного здания гауптвахты, был основательно загажен. Брезгливо морщась, Игорь помочился в дырку, проделанную в цементном полу. Дырка была покрыта льдом от замерзшей мочи и оформлена узорами частично застывшего, частично свежего дерьма. Игорь не удержался от привычного менторства.

— Выводной, что это у вас здесь за бардак?

— Да, непорядок. Вот ты и приберись здесь.

— Что?

— Что слышал. Убирай!

— Что ты сказал, чмарюга?

— Я сказал — убирай! Руками греби!

— Я?! Дерьмо?! Руками?! Козлина вонючая! Да я тебя… (далее совершенно непечатно).

Выводной сдернул с плеча автомат и замахнулся прикладом. Через несколько секунд он уже лежал без сознания на загаженном цементном полу с головой, засунутой в очко. Игоря душила неутоленная злость, поэтому бездыханный выводной получил еще несколько пинков под ребра. Немного успокоившись, Игорь снял с пояса выводного ключи, пришел обратно на губу, на глазах у изумленного часового открыл свою камеру.

— А где выводной?

— В очке застрял.

Через несколько минут в камеру Игоря зашел начальник караула.

— Который? — спросил он у часового.

— Вот этот!

— Выходи! — приказал начкар.

— Не выйду, — буркнул Полторацкий.

— Тогда оставайся. Остальным выйти из камеры!

Полторацкий остался один, но ненадолго. В камеру ввалились пятеро караульных с автоматами наперевес. Начкар закрыл дверь. Заколбасить Полторацкого вертухаям не удалось — все произошло с точностью наоборот. У первого же нападавшего Гоша вырвал из рук автомат и в дальнейшем успешно действовал им как дубиной. Полторацкому помогло и то, что караульщики, в отличие от него, были в шинелях, стеснявших движения. Хотя одетых пробивать труднее, но Гоша справился. Выйдя из камеры, Игорь с ходу залепил по физиономии стоявшему у двери начкару. Молодой лейтенант сник с первого же удара. Обалдевший часовой, увидев столь дерзкое нападение на своего непосредственного начальника, потянул с ремня автомат. Полторацкий утихомирил и часового, после чего вытащил из лейтенантской кобуры пистолет и отхлестал начкара по румяным щекам. Начкар открыл глаза.

— Слышишь меня?

— Слышу.

— Соображать можешь?

— Могу.

— Сейчас же переводишь меня в одиночку, оформляешь документы, что я болен. В залог беру пистолет. Если все проканает, к следующей смене отдам. Если нет — пойдем под трибунал оба. Тебе за утрату боевого оружия дадут больше. Понял?

— Понял.

— Тогда идем дальше. Нужно, чтобы все проглотили языки и забыли наши разборки как страшный сон. Проведешь с караулом соответствующий инструктаж.

— Проведу.

— Повторяю еще раз, специально для бронепоездов: будешь валять дурака — твоя пукалка исчезнет, а вслед за ней и ты как боевая единица! Причем сидеть мы будем вместе! Тебе это надо?

— Не надо.

— Тогда действуй!

Перед отбоем Полторацкого перевели в одиночку. Вскоре появился начкар.

— Я тебе записал «сдвиг коленной чашечки», так что придется хромать.

— Похромаю.

— С караулом все в порядке, будут молчать.

— Молчание — золото.

— Отдай пистолет, а?

— Перед сменой караула отдам. И чтобы потом никаких фокусов! Я на всякий случай запомнил номер пистолета. И еще — новому караулу скажи, чтобы отнеслись ко мне повнимательней. Шепни начкару, что я твой земляк, или сын генерала, или внук министра внутренних дел.