– Ах ты, засранец! – стукнула его подушкой я.

– Откуда ты знаешь, что я шучу?

– Ниоткуда, – отозвалась я, села и завернулась в одеяло, обняв коленки. – Но у меня есть к тебе предложение.

Ромеро лег на спину и щелкнул своим «Дюпоном». Курение в таком цивильном месте, как «Кларидж», было строго запрещено.

– Это… То, что с нами происходит… ведь нам необязательно заканчивать все это. Мы можем уехать.

– Ты же знаешь, что это невозможно, tesoro[13].

– Я знаю, что нужна Разнатовичу мертвой. А что, если мы вернемся в Калабрию после аукциона и вместо того, чтобы сбросить меня в выкопанную Сальваторе яму, ты просто исчезнешь вместе со мной? – спросила я и сделала паузу, давая ему время осознать услышанное. – Думаю, картина уйдет за куда бо́льшую сумму, чем стартовая цена. Этот азербайджанец вожделеет ее. Ермолов поднимет цену, ставки будут огромные. Сначала деньги уйдут в «Сосьете мутуале» – на банковский счет. Ты скажешь им, куда отправить долю Разнатовича, а потом заберешь мою. Это огромные деньги, Ромеро. Огромные. А потом мы исчезнем.

Ромеро неподвижно лежал на спине, подложив руки под голову. Я взяла сигарету у него изо рта и глубоко затянулась. Я видела, что ему нравится наш образ жизни, почтительное отношение персонала, одежда, нравилось, когда самое серьезное решение за весь день – это заказать в ресторане устрицы или фуа-гра. Я его за это не презирала – сама такая же.

– Я не могу все бросить.

– Конечно можешь! Новые документы, новая личность, новая жизнь! Я сама через это проходила. Бог мне свидетель!

– Я имел в виду, что не могу бросить детей.

– Я видела тебя! С малышом на руках! – повысила голос я, пытаясь держать себя в руках. – С малышом реставратора, как ее, там, звали? Марианджела? С ее сынишкой. Ты этому научился. Сам ты этого не чувствуешь. И ты знаешь, что я права. Потому что мы с тобой похожи!

– В точку, – сказал он по-английски после долгой паузы, и я улыбнулась в темноте, потому что именно я научила его этому выражению.

– А еще, – нервно сглотнув, выложила я свой последний козырь, – если ты действительно хочешь еще одного ребенка, то… то думаю, что я могла бы…

– Ты серьезно?!

– Серьезно.

– Но как мы это сделаем?

– Я все продумала. У нас получится. Тебе нужно просто притвориться, что ты избавился от меня. Разнатович тебе поверит. Потом поедем в Амстердам, у меня там есть знакомый, он сделает нам новые документы. Деньги прятать я умею. И все закончится, Ромеро. Больше никаких «их».

– Я всегда говорил, что ты хороша.

– Это означает «да»?

– Ты ненормальная.

– Значит, «нет»? – спросила я, чувствуя, как меня начинает подташнивать.

– Ненормальная, но хороша! Это значит «да».

Очень нежно, аккуратно я положила голову ему на грудь. Меня всю трясло.

Все, что я сказала, было чистой правдой, но я почему-то никогда по-настоящему не верила, что это важно. Но сейчас он обнимал меня, а я вдыхала его бесконечно прекрасный аромат. Это могло оказаться правдой. Действительно могло оказаться правдой. Это действительно могло произойти со мной. По-моему, мы лежали очень долго, потом я почувствовала, как он пошевелился, и в полудреме схватилась за него.

– Ш-ш-ш, спи, любовь моя, я сейчас вернусь.

Я перевернулась на другой бок в кровати и услышала, как он открыл кран в ванной. И почему-то этот звук казался мне куда более интимным, чем все, что мы делали в постели. Я чувствовала себя очищенной, светящейся и сияющей от любви. Он был в ванной, а я могла наконец ощутить покой. Закрывая глаза, я услышала, как куранты на Пикадилли пробили полночь.

Не знаю, зачем я это сделала. Почему решила проверить все еще раз. Но позже, когда он заснул, я выскользнула из его объятий, накинула халат, пошла в гостиную и открыла ноутбук. Я не рассказала Ромеро, что читаю его переписку. Мне было стыдно, вдруг он подумает, что я сую нос в его отношения с Франчи, что я ревнивая собственница, как все остальные женщины. Быстро вбив пароли, я прочитала последнее сообщение. Отправлено в 23:57.

Часы пробили три. Долго-долго я пыталась задавить в себе все, что было, пыталась утрамбовать в себе все это дерьмо, и наконец мне это удалось. Я вернулась в спальню и легла рядом с ним в темноте. Слез не было. Когда-то я читала, что как только женщина начинает грустить, она становится заурядной. Оказалось, что я пока не готова превратиться в заурядность. Пока не готова.

Сегодня твой день! – радостно прочирикал мой телефон. Руперт уже проснулся и пел. Я переоделась в строгую юбку и блузку, надела лоферы на плоской подошве и объяснила полусонному да Сильве, что я нужна Руперту – последние штрихи перед аукционом.

– Извини, надо бежать, вечером вернусь, дорогой! Ti amo!

В день аукциона солнце, разумеется, решило светить вовсю.

Первым делом зашла в обменный пункт на Риджент-стрит: сняла с кредитной карты десять тысяч фунтов в 8:05. Двойной эспрессо и сигарета около «Прет-а-манже», сообщение да Сильве: «Целую-целую-целую». Такси до Белгравии, к дому Лоренса на Честер-сквер. Уголком сознания я отметила, что очень странно находиться здесь при свете дня, но пышные кусты сирени источают все тот же, хорошо знакомый аромат. Если прикрыть глаза, то я могла снова ощутить себя одной из тех девушек, которыми когда-то была. Этот район города мне всегда нравился, спокойный и таинственный одновременно. Мне открыл вышибала Лоренса, которого я помнила еще с эпохи вечеринок. Помню, как эта груда мышц стояла, скрестив руки на груди, и бесстрастно смотрела на комнату, заполненную сплетающимися и расплетающимися телами, формировавшими все новые и новые узоры, совершенно бесшовные, словно меняющие форму в воде капли чернил.

– Привет, Кевин!

Несмотря на ранний час, охранник был одет безукоризненно, слаксы и рубашка поло, от него пахло свежим ароматом лосьона после бритья.

Он вежливо, но очень внимательно посмотрел на меня. Не думаю, что узнал, но я назвала его по имени, поэтому он должен был понять, из какой я компании.

– Боюсь, мисс, лорда Кинкардайна сегодня нет дома.

– Вообще-то, я пришла к вам. Прошу прощения, что так рано, но дело срочное. Разрешите войти?

Кевин провел меня в небольшую столовую рядом с кухней на первом этаже. Как и во всем доме Лоренса, безупречный антиквариат здесь оригинально сочетался с бытовой практичностью – комбинация, которую не смог бы воспроизвести ни один интерьерный дизайнер. Я присела на выцветшее голубое кресло из IKEA, стоявшее рядом с изысканной ширмой эпохи Эдо с рельефным изображением журавлей в серебристо-голубых тонах, с одной стороны с ширмы свисал ярко-оранжевый пиджак.