– Поляк со мной был в траншее… оттудова, с той стороны…

– Как поляк? Какой?

Клешня стал рассказывать, Вяземский слушал и молчал, предоставив опрашивать Клешню Щербакову.

– Поляк сказал, что, когда были дожди, они два полка сменили те, которые старые, а всего подошли две дивизии, новые…

– А почему поляк?

Тут Клешня поведал всю историю и обстоятельства своего такого необычного знакомства со Стани́славом, фамилию забыл.

– А на каком языке вы говорили?

Клешня оторопел:

– Как на каком?

– Вы знаете польский?

– Нет…

– Ваш поляк говорил по-русски?

«А действительно?» Вяземский об этом даже не подумал. Клешня стоял оторопевший.

– Мы с ним говорили…

Щербаков и Вяземский переглянулись.

– На каком? – Вяземскому тоже стало интересно.

– А бог его знает, говорили и говорили…

– Ладно, – промолвил Щербаков с согласия Вяземского. – Одно слово – братья-славяне…

– Так точно, он слово, я слово… как-то так…

– А про две дивизии?..

– Да, он сказал, что пришли две новые дивизии, его полк из Познаня, а другой, какой-то… про «помёрли» что-то он сказал, я не разобрал…

– Вероятно, – Щербаков повернулся к Вяземскому, – из Померании…

Дальше Щербаков уточнил другие подробности, и они оставили Клешню и лазарет на попечение доктора.

Вернувшись в штаб, Вяземский увидел, что Щербаков торопится.

– Я составлю разведдонесение, Аркадий Иванович, думаю, это срочно.

Им обоим, и полковнику и поручику, было ясно, что ничего не подозревающий денщик Клешня принёс новости, ради которых и затевалась вся разведка.

Когда донесение было составлено, Щербаков и Вяземский посмотрели друг на друга.

– Вот такие получились однотраншейники, – задумчиво промолвил Вяземский.

– А документы взять у погибших, надо думать, побоялся или постеснялся?..

– Или не подумал?.. – Вяземский разминал папиросу.

– Не моё дело вмешиваться, Аркадий Иванович, но как бы там ни было, а Павлинов, думаю, заслужил награду.

Вяземский это понял с самого начала повествования денщика и согласно кивнул.

– Медаль?! – спросил Щербаков.

– Да нет, Николай Николаевич, тут можно и крест, Егория, как они говорят.

Донесение о смене германских частей было отправлено незамедлительно.

Через несколько часов после отправки разведывательного донесения Вяземский получил приказ явиться в штаб 64-й дивизии к генералу Жданко. Оказалось, что в XXVI армейский корпус, которым командовал генерал Гернгросс, поступили ещё сведения, о том, что на позиции противника подкрепления прибыли не две, а девять свежих германских дивизий. Жданко приказал временно отвести полк под Молодечно, а Вяземскому пришло распоряжение явиться в штаб фронта в Минск.

На основании всех донесений разведки главнокомандующий Западным фронтом генерал Эверт принял решение отменить наступление против посвежевших и основательно усилившихся германских войск на направлении Молодечно-Крево и готовить другое направление – на Барановичи, там на позициях стояли в основном австрийцы.

После доклада генерал-квартирмейстер Павел Павлович Лебедев подтвердил приказание временно передислоцировать полк в резерв фронта и добавил:

– Аркадий Иванович, этим пусть занимаются ваши офицеры… кого вы назначили исполнять обязанности в ваше отсутствие!..

– Ротмистр Дрок Евгений Ильич…

– Пусть будет Дрок, а мы с вами поедем в Ставку…

Вяземский потянулся к часам.

– Когда?

– Сегодня в ночь, – ответил генерал Лебедев. – Точно будет известно часа через два…

– Я буду готов!

Перед тем как идти в гостиницу, Аркадий Иванович заглянул к дежурному по штабу, тот передал ему записку от отца Иллариона, что он живёт в приходе Святого Николая. Аркадий Иванович передал записку в ответ, что сегодня вечером он уезжает, но не в полк, и адрес гостиницы, в которой остановился.

Отец Илларион заглянул в ресторан, когда Вяземский ещё только располагался.

– Слава богу, вас застал!

– Рюмочку, батюшка! – предложил Вяземский, он был в хорошем расположении духа.

– В горло не полезет, Аркадий Иванович, – неожиданно горестно ответил отец Илларион.

– Что так? – насторожился Вяземский.

– Сегодня солдатская почта донесла, что вчера произвели-таки германцы газовую атаку…

Аркадий Иванович придержал официанта, который уже протянул руку к графину налить, отец Илларион глянул на него, и официант отошёл от стола, будто шёл мимо.

– И?..

– Я имею переписку с Александрой Львовной Толстой…

– Той самой?

– Той самой… она заведует госпиталем у нас в Залесье…

– Теперь уже не у нас, но… не томите, батюшка…

– Не знаю, как нашим, а николаевцам и перекопцам сильно досталось… оба полка почти уничтожены газами, а наши…

В массе штабных дел Вяземский утонул, и последние новости могли проскочить мимо него, но…

– Наши, батюшка, сейчас уже должны быть под Молодечно…

– Слава Тебе, Господи… – Отец Илларион перекрестился. – А этим-то, которые остались на позициях… не приведи Господь!

– Сколько?

– В обоих, и в Перекопском и в Николаевском, пострадали тысячи… пока ещё не посчитали, сколько умерло, – считают по живым. И точно, что сорок офицеров… Беда!..

Вяземский откликнулся не сразу:

– Беда… отец Илларион.

Они замолчали надолго.

– А тут какие новости, Аркадий Иванович? – Отец Илларион всё же согласился выпить.

– Тут новости вот какие. – Вяземский думал, с чего начать, новости были и хорошие, и так себе. – Меня командируют в Ставку, как надолго, пока не знаю, – сказал он новость, которая была «так себе». – А для наших нижних чинов я получил одиннадцать Георгиевских медалей и крестов, сколько было в мешке у Алексея Ермолаевича…

– Эверта…

– Главнокомандующего… и придётся вам, батюшка… вы когда собираетесь обратно?

– Да прямо хоть сейчас! – живо откликнулся отец Илларион.

– Сейчас, на ночь глядя, наверное, скоропалительно, езжайте завтра поутру, исполняющим обязанности остался Евгений Ильич…

– Известное дело… – Отец Илларион оживился.

– Передайте награды на приговор эскадронов, и пусть учтут мнение офицерского собрания, от себя представления я написал…