Андрей Первозванный об Иисусе услышал раньше своего брата Симона (Петра) — и первым увидел Его, и подошел к Нему на улице города, и пошел за Ним, и даже был у Него дома, и просидел там до десятого часа. Лишь на другой день отправился Андрей на берег моря, к лодке, где брат Симон (Петр) был уже приуготовлен рассказом Андрея, а потому и первым кинулся вслед за Учителем, опережая первозванного брата своего — на всю остальную часть истории человечества. Но Андрею это было все равно, как не было это все равно Петру (Симону, названному Иисусом еще и Кифой), — Андрей через скифские степи прошел на Русь, затем бродил по Балканам, рассказывая болгарам о своем Учителе, дошел до греческого города Патры, где его схватили и распяли на Х-образном косом кресте.

Андреевичи всех остальных времен оказывались, несмотря на свое первозванное избранничество, всегда на втором месте, позади дву… нет — трехсмысленных потомков Петра — Симона — Кифы. И московский француз-окулист Андре Метелица (ударение ставь на последнем слоге), первым открывший в Москве магазин с линзами Intervista, сглупа и от генетической русской доверчивости лицензировал его на имя своей жены, Гертруды Бунт, которая потом сошлась с московским художником Петром Сталкиным и увела к нему от русского француза 70 % его дела.

В дни Последних Времен, которые уже давно скрылись под толщею ВПВП — глубина восемь тысяч метров, — Иисус ходил по промерзлым улицам центра Москвы, расхаживал по Тверским-Ямским туда и сюда, затем по Тверской выходил к Охотному Ряду и далее к Большому Каменному мосту, зябким взором окидывал красные башни Кремля, похожие на остроконечное лезвие копья, которым прокололи ему грудь под ребром, чтобы воздух вырвался оттуда, — и Он не мог больше вздохнуть и умер, тяжело провиснув на кресте.

Оказавшись на Якиманке, чудной набережной, остановился и оглянулся назад. Москва, которая давно уже не существовала, предстала глазам Иисуса во всем своем отчаянном и скорбном великолепии. Шли в сторону Балчуга от Болотной набережной человек сто-двести бледнолицых московских красавиц, с первого взгляда вроде бы худосочных без свежего воздуха, обтянутых блеклой кожей и безмясых, — но, приглядевшись, прости меня, Господи, можно было убедиться, что все у них в порядке, все при них — и тугие икры ног, и налитые губы, и остекленевшие от столичного высокомерия, чудесно наведенные глаза.

Сотни, тысячи, сотни тысяч московских красавиц — княгинь, княжон, боярынь и боярышень, купчих и купеческих дочек на выданье и — помилуй меня, Иисусе! — швеек, мещаночек, пролетарочек в красных косынках, курсисток, студенточек, гимназисточек, подчеркнуто грудастых под своими фартучками и пелеринами, спортсменок в обтягивающих их мощные фигуры костюмах, голоногих могучих гребчих на длинных лодках по Москве-реке, фабричных девчонок из кондитерской фабрики «Красный Октябрь», молоденьких булочниц из пекарни, что в полуподвале дома № 12 в Лаврушинском переулке, а также полных надежд на прекрасное будущее молоденьких киргизок-иммигранток, узкоглазых, белолицых, моющих витрины в огромном супермаркете. И спешивших на работу продавщиц универмага в громадном, знаменитом сером Доме на набережной. И всех этих испускающих от очей своих свет необъяснимого обаяния прекрасных женщин московских улиц, кафе, офисов, банков, кинотеатров, скромных пошивочных мастерских и шикарных ателье. Женщин-медичек, женщин-юристов, женщин-полицейских, женщин — менеджеров ресторанов, официанток, поварих, барменш, диспетчеров таксопарков, диспетчеров аэропортов, стюардесс, девушек-контролерш на таможенной проверке, дежурных на посадке пассажиров в самолеты — и прочая, прочая, и еще, и еще — всех этих неимоверно чарующих прелестниц Московского архипелага видел Иисус божественными своими очами задолго до Своего Второго Пришествия, которое совпало с ВПВП, вторым пришествием всемирного потопа, после чего времени больше не стало. Но мы уже перешли в лучистое состояние, и время нам было ни к чему.

Наш родственник Андре Метелица не знал ничего о нашем визите, когда мы зашли в магазин «Очкарик» на одной из Тверских-Ямских, и потому не вышел навстречу нам. Мы с Учителем вошли в просторный светлый салон магазина и, остановившись посреди него, стали озираться. Навстречу явился не Андре Метелица, хозяин магазина — 30 %, а вышла к конторке его хозяйка, Гертруда Бунт, 70 %, весьма свежая, ухоженная блондинка, и окинула нас долгим, внимательным, нейтральным, профессиональным взглядом.

— Что вас интересует, господа? — спрашивала она, остановившись перед нами и ничего не зная о том, что все Время уже закончилось, ВПВП уже произошло и, стало быть, весь замысел Вершителя Мира вполне осуществился. Какой? Мы так и не узнали, но эксперимент, произведенный над нами, очевидно, удался, об этом можно было судить по тому, как легко и спокойно восприняло наше сердце исчезновение всякого Времени и откровение того, что смерти больше нет.

Нет так нет! Это воспринялось нами так просто! Только теперь мы поняли, что напрасно беспокоились всю свою историческую бытность о том, как быстро летит время и скоро надо умирать! А у тех, кто носил очки во дни Последних Времен, добавилось еще и глухое беспокойство и досада оттого, что в очках с бифокальными линзами всегда ощущался скачок резкости изображения при переводе взгляда с близкого расстояния на среднее. Мир на 0,5–0,2 секунды представал в расплывчатом состоянии бесфокусного хаоса. И все очкарики мира подспудно, едко скорбели о потере секунд жизни, в продолжение которых она виделась хаосом размытых цветных пятен, лишенных всякого смысла и всякой связи. И от этого очкарики всех стран тихо, незаметно сходили с ума, тем самым и впрямь сокращая дистанции своих жизней на земле. Вот об этих обстоятельствах человеческого бытия накануне своего Второго Пришествия наверняка не знал Господь мой.

А ненавидевший Его и всех Его учеников и последователей в человечестве Хайло Бруто сам собою исчах после того, как случилось ВПВП, и последние люди, летевшие на планете Земля, вспорхнули и покинули ее, мгновенно перейдя в лучистое состояние.

Второе Пришествие Христа не понадобилось, или его неверно придумали корыстные последователи, чтобы тысячелетиями заманивать в свои партийные конфессии все новых членов и взимать с них партийные взносы. Но ВПВП произошло, и людей на земле не стало, и где-то в одном из параллельных миров Константин Эдуардович Циолковский говорил Александру Чижевскому, между кем и мною ничего не противостояло, что все люди Земли, христиане и не христиане, перешли в лучистое состояние и рассеялись во все стороны космического пространства. И одинокий Иисус увидел, пролетая над пустынной бездной вод, глубиною свыше восьми тысяч метров, что напрасными были его пролитые слезы и кровь, бесследно исчезнувшие, растворившиеся, словно щепотка соли в общепланетарной массе вод Всемирного потопа.

И не имело значения даже то, что ученики его и последователи растащили учение по разным партийным фракциям враждующих между собой конфессий. И, опечаленный, снова Один-Единственный, как в Синайской пустыне, он издал страшный глас вопиющего над пустынею вод ВПВП и умчался вперед в прошлое — к нулевому году от Р. Х., чтобы все начать заново.

И Он сотворил новую христианскую историю, движитель которой был основан на квантовой механике, изготовлен по правилам нанотехнологии, исключив из закона христианского воздействия в человечестве такие грубые рычаги, как угроза насильственной смерти, оплата золотом за любовь к Христу, отпущение грехов грешнику грешником. И приводила в движение новый механизм христианской истории Энергия Ла, противоположная по своей космической природе атлантической Пятой Энергии.