— Девчонки, пойдемте кто-нибудь со мной к Мустафе разбираться, стребуем с него мои серьги!

— Какие серьги? — не врубилась я.

Матрешка популярно объяснила, что босс ювелирной лавки вчера приехал не один, а вдвоем с приятелем. И вообще оказался не боссом, а обыкновенным продавцом.

Никаких сережек они ей не подарили, завезли ее в какой-то сарай и…

— Напрасно считают, что турки темпераментные. Эти едва трепыхнулись и кончили, — откровенничала артистка из Орла.

— Потому что они таких Машек по пять штук за день имеют, — веско заметила Людмила. — Забудь про эти серьги, ничего тебе не обломится. Тут все торговцы — пехота из деревень, сплошная нищета. У них заработок-то — всего долларов двести — триста в месяц, а дома — семеро по лавкам.

— Тише, все ведь слышно, — попросила я, заметив, что уши голландского дедушки напоминают локаторы. Высокочувствительные радары!..

— Да и пусть слушают, — сразила меня Мария своей безбашенностью. — Мустафа — это что!.. Когда я вернулась в отель среди ночи, на ресепшн дежурил такой обалденный самец — Мухаммед. Bay!.. Угостил меня пивом, пригласил в номер и… оказался настоящим гигантом секса!..

— Ужас, — простонала я.

Лена и Людмила были другого мнения: посоветовали матрешке встречаться с Мухаммедом, раз ей невтерпеж, потому что сотрудники отеля хотя бы медкомиссию регулярно проходят: от них заразу не подцепишь.

Безучастной к общей дискуссии оставалась только Элеонора — бледная, интеллигентная девушка из Питера, читавшая «Анну Каренину» и отрывавшаяся от книги лишь затем, чтобы натереться солнцезащитным кремом. Наконец, и она очнулась, вздохнула:

— Ну вот!.. Начиная со сто тридцатой страницы становится заметно, что Вронский к Анне охладел. Я понимаю, подсознательно он не мог ей простить, что изменила мужу. Мужская солидарность… И со мной случилось подобное: ушла от мужа к любовнику. Сначала было все в шоколаде, а потом — дикая ревность, нападки, обвинения. Так и расстались. Я сон потеряла, есть перестала…

— Зря ты так переживаешь, без того худенькая. Кушай! — убеждала ее мудрая Людмила.

— Не в пище счастье. — Элеонора снова уткнулась в роман Льва Толстого.

— А мы вчера улицу баров конкретно раскачали, раскочегарили!.. В Green House чалились, — сообщила Ксюха. — Лично мне босс разрешил отплясывать на стойке бара!.. Сонька, пошли сегодня с нами!

— Нет, я в Мармарисе по другому поводу — нервную систему поправляю. — Я блаженно вытянулась на лежаке. — Вы только вдумайтесь: как чудесно мы отдыхаем! Море лепечет, солнце пригревает, и никуда не надо бежать, ни перед кем не следует отчитываться…

— И правда, — закрыла глаза Люда.

— Я с вами пойду, — решилась Элеонора. — Не могу больше читать о грустном!

…Всю первую неделю девчонки гуляли напропалую. Маша — с клерком, остальные увлеченно коллекционировали и селекционировали кавалеров, утверждая, что в Мармарисе день идет за год по количеству знакомств, событий и переживаний. Лишь я вечерами отсиживалась в отеле, как медведица в берлоге, и вообще вела растительный образ жизни — отсыпалась, отъедалась и много плавала. В первый раз заходила в море на рассвете, перед завтраком, последний — глубокой ночью, перед сном. Волосы не успевали просыхать, как и купальник, который стал моей основной одеждой. Большое зеркало в номере засвидетельствовало, что мои прежде впалые щеки округлились и зарумянились, глаза заблестели, а кожа покрылась ровным, бронзово-золотистым загаром.

По мобильнику звонил Паперный, сильно удивившийся, что я так далеко улетела не попрощавшись. Спрашивал, не хочу ли я, чтобы он ко мне присоединился?.. А еще — не подкинуть ли мне деньжат через систему Western Union. Денег у меня осталось кот наплакал. Но я не переживала из-за их отсутствия и ни о чем его не попросила. Просто наслаждалась каждой минутой, гуляя по незнакомым улицам, любуясь цветами в палисадниках, удивляясь на огромные — выше крыш — фикусы. Мне вдруг открылось, что самый лучший период короткого женского века — это промежуток между прежним браком и будущим романом. Внутри созревало предчувствие любви. Я копила для нее силы…

…Четверг, 28 августа, был последним днем отдыха у Людмилы и Элеоноры — наутро они улетали. А за ужином объявили, что намерены закатить общую отходную в Green House. Лена с Ксенией взвизгнули «yes!» и пригрозили мне: если не пойдешь с нами, здороваться с тобой перестанем!..

— А куда, куда вы собираетесь? — подслушала наши переговоры волшебница, сидевшая за дальним концом стола. — В какой клуб? Там исполняют латиноамериканскую музыку?

— Вроде да, — без энтузиазма ответила Эля. — А что?

— Я неподражаемо танцую латино, — заявила волшебница. — Самба, румба, ча-ча-ча — это моя стихия! Короче, я иду зажигать вместе с вами.

Она вприпрыжку поскакала в номер марафетиться, а мне, напротив, вовсе не улыбалось менять созерцательный покой на шум и тщету светских развлечений. Куда лучше коротать вечера, сидя на террасе нижнего ресторана отеля с бокалом вина или сока, и наблюдать со стороны за прогуливающимися курортниками… Похоже, я окончательно обленилась и отупела: за десять дней не прочитала ни единой книжки. Даже не сумела осилить покет с ироническим детективом Дарьи Донцовой, которым меня снабдила в дорогу кассирша Юля, уверявшая, что это шедевр. Предстоящий поход «в ночное» представлялся досадной необходимостью, и сборами я себя ничуть не обременила. Ресницы оставила ненакрашенными, сколола мокрые волосы шпильками и надела тот же выцветший сарафан, в котором гуляла по Мармарису светлым днем.

Отъезжающие, наоборот, предстали в полном блеске. Люся — в женственном голубом платье, на высоченных шпильках. Элеонора соорудила затейливую прическу и разрисовала длинные акриловые ногти экзотическими узорами. Ксюха и Лена натянули провокационные мини-юбки и зачем-то повесили на шеи свистки, какими пользуются футбольные болельщики. Калерия навела перламутровые тени в десять рядов и надушилась так, что выдержать соседство с ней без противогаза было сложно…

Стол накрывал Альп — атлетически сложенный, накачанный охранник из какой-то фирмы, поклонник хрупкой Эли, предупреждавший любое ее желание. На столе фужерам, бутылкам и закускам было тесно. Французское шампанское в ведерках со льдом нам приносили трижды. Альп раздал нам палочки бенгальских огней и, пока мы ими махали в такт развеселого музона, надел на пальчик своей возлюбленной колечко с бриллиантом. Калерия взвизгнула и зааплодировала, девчонки засвистели в свистки, а Элеонора скромно потупилась, смахнув набежавшую слезу. Жаль, я не помню, дарил ли Вронский что-нибудь столь же существенное Анне Карениной… В любом случае подобная мизансцена способна украсить хоть спектакль, хоть роман!..

В клуб забрел торговец цветами. Он держал на весу охапку свежайших красных роз, и капельки росы на их лепестках и листьях сверкали не менее заманчиво, чем бриллиант на тоненьком пальчике петербурженки. Альп призывно махнул ему и приобрел все сразу. Преподнес каждой из нас по одной розе, а остальные цветы протянул Элеоноре.