Учитывая, что все это не может не нарушать нормальной боевой деятельности войск фронта, уже представляет серьезную угрозу благополучию и жизни отдельных военнослужащих Красной Армии, считаю необходимым еще более усилить меры репрессий ко всем аковцам, активно и с оружием в руках выступающим против Красной Армии, о чем даны войскам и органам «Смерш» соответствующие указания.

Член ВС 1-го Б.Ф. г-л-т Телегин 25 ноября 1944 г.».

«Ответ вы получите…»

Основными претендентами на вхождение в новое правительство стали лидеры «подпольного государства». Те, кто находился в подполье пять лет и боролся в меру сил с врагом, совершенно обоснованно хотели принять участие в руководстве страной.

Однако люди, находившиеся в польском пролондонском подполье, мало что знали о событиях текущей политики. Тем более — международной.

Впрочем, так было и раньше. Лондон видел в своих представителях в Польше лишь покорных исполнителей, но никак не самостоятельных политических деятелей, с которыми надо говорить на равных и постоянно информировать о последних политических событиях.

Все это очень не нравилось польскому подполью, а особенно Янковскому, который уже давно считал себя ключевой фигурой в стране. Ему уже не хотелось быть только лицом, передающим указания центра. Как его представитель, поддерживаемый к тому же политическим кругами в Польше, а с января 1944 года — и Главной комиссией Совета национального единства, а также двумя первыми руководителями АК — Ровецким и Коморовским, он стремился поднять ранг подпольного государства и, естественно, свой. Ему хотелось властвовать.

Подковерной борьбой за власть он занимался с лета 1943 года и всю первую половину 1944-го. Но поражение Варшавского восстания и резко уменьшившаяся сила подпольного государства снова заставили его смотреть в сторону Лондона.

Однако создание правительства Арцишевского при отсутствии в его составе Миколайчика и его партии «Стронництво людово» и то обстоятельство, что практически вся Польша была уже освобождена от немцев, решения Ялты, какая-то непонятная реакция на это «польского Лондона», явное уменьшение доверия к правительству Арцишевского в стране и многое другое настойчиво заставляли думать о самостоятельных действиях.

Из Лондона ожидали получения серьезной информации, денег, ясных доказательств, что правительство по-прежнему пользуется поддержкой англосаксов.

Но с этим с каждым днем было все хуже. Особенно беспокоило настроение населения в освобожденной Польше. Поначалу казалось, что позиция враждебности к коммунизму и Советскому Союзу станут постоянной чертой огромной части общественности, а новая система власти не пустит в обществе глубоких корней. Так и сообщалось в радиограммах в Лондон.

И Гомулка в то время совершенно справедливо отмечал:

«Борьбу с реакцией мы не в состоянии вести без Красной Армии».

Но это было сказано чуть позднее, на пленуме ЦК ППС 20–21 мая 1945 г., когда АК вовсю развернуло свою подпольную вооруженную борьбу против новой власти.

Действительно, в начале января особенно было видно, что общественная база новой власти была еще довольно слабой. И если вывести советские войска, то своих, чтобы поставить на их место, еще не было.

Безусловно, отношение к коммунистам и СССР было недобрым и даже враждебным, но вскоре появились новые ноты.

Генерал Окулицкий, умный и наблюдательный человек, сообщал в Лондон в самом конце января 1945 года (радиограмма была составлена через два дня после освобождения советскими войсками Варшавы):

«Говоря о настроениях низов, мне кажется, что мы сейчас вынуждены соблюдать большую осторожность в формулировке директивных указаний относительно бойкотирования Временного люблинского правительства».

И в эти же дни (25 января) Адам Бень отправил в Лондон радиограмму довольно панического содержания:

«По оценке Главной комиссии Совета национального единства, в обществе наблюдается «всеобщая тенденция к работе в правительственном аппарате (создаваемом Люблинским временным правительством). Впереди интеллигенция разных политических направлений. Они действуют как по идейным, так и по оппортунистическим побуждениям».

Действительно, гигантская работа нового правительства и его несомненные успехи были видны. Это действовало как магнит. У людей появились воля и желание участвовать в подъеме страны из руин, пуске фабрик, шахт, школ, налаживании всей жизни.

И эти изменения во взглядах людей становились все заметнее. Пролондонские настроениия еще существовали, но они уменьшались с каждым днем. Очень большое воздействие на польский крестьянский люд оказала земельная реформа.

Свои замечания выслал в Лондон и Янковский. В депеше от 15 февраля он писал:

«Деятельность Временного люблинского правительства характеризуется исключительной невозможностью господствовать над ситуацией, царит хаос и отсутствует плановость в работе… К армии Жимерского на парадах общественность относится с равнодушием, с интересом присматриваясь к исхудалым лицам солдат и их порванным сапогам… рабочие и крестьянские. массы разочарованы в новом оккупанте…»

Но заключает свою радиограмму Янковский по-иному, совсем с другим настроением:

«Интеллигенция, прежде всего высшая, не выдерживает. Соглашается на сотрудничество и предлагаемые посты. Бывают случаи, что и сотрудники Делегатуры делают то же самое, 6-й год неописуемо трудных условий жизни и труда, а также наша безнадежная политическая ситуация ломают людей даже ценных, достойных, желающих какого-то завершения».

Вот каким был климат, в котором Янковский и члены подпольного правительства принимали в феврале и марте решения, последние в их деятельности.

Зимнее наступление Красной Армии приостановило деятельность «подпольного государства», уже изрядно подпорченную разгромом Варшавского восстания.

Но вот фронт передвинулся на запад, практически вся Польша была освобождена от гитлеровских войск, и подпольные деятели стали выглядывать из кустов. В Варшаву, точнее, в ее пригороды, стали возвращаться из Кракова, Пётркова и других городов прятавшиеся там деятели пролондонского подполья.

14 февраля Янковский мажорно радировал в Лондон:

«Прибыл в район Варшавы. Созвал заседание Совета министров (подпольного) и комитета Главного совета Национального единства. Прошу немедленно и постоянно высылать подробную информацию о результатах конференции трех в Ялте».

И опять, как после разгрома восстания, Янковский, Бень, Багинский и прочие оказались в подваршавских поселках: Брвинове, Подкове Лесной, но центр находился в Миланувке — этом, как позднее точно выразился один советский офицер, «маленьком