– А потом? – судорожно принялась натягивать белье Лава.

– Выходишь из предоставленных Амплусом покоев, спускаешься вниз и оказываешься на площади, – удивилась Лакрима. – Или ты думаешь, что я предложу тебе вылететь в окно? Окно, кстати, закрой.

– А меня выпустят? – спросила Лава.

– С облегчением, – проговорила Лакрима. – Что бы ни говорил Амплус, у него есть женщины в ордене. Но ни одна из них не расхаживает голышом по своей келье. Согласись, это нелегкое испытание даже для послушников ордена Земли. А уж знать, что вы творили всю ночь со своим молодым мужем…

– Они подглядывали? – ужаснулась Лава.

– Нет, конечно, – успокоила девушку Лакрима. – Но они знали. К тому же там все хорошо слышно. Во всяком случае, я твои стоны слышала даже из своей башни, всего лишь открыв окно. Но ты не тушуйся, дело молодое. Лучше поторопись. Балахончик ордена Воздуха ждет тебя в сундуке. Только ничего из амулетов. Ничего.

– У меня и нет ничего, – прошептала Лава в растерянности, но тут же поняла, что чужого голоса в ушах уже нет, и бросилась собираться.

Она успела. В несколько минут и оправилась, и облилась холодной водой, устроив, может быть, небольшой потоп в кельях ярусами ниже, и поела, и оделась, надев пояс Литуса на кольчужницу, но под гарнаш, нацепила меч даку, наручи, поножи, извлекла из сундука и в самом деле лежавший там лиловый, выгоревший балахон, и даже успела, краснея и улыбаясь, поправить постель. Затем она подхватила мешок и спустилась по узкой лестнице вниз. Ей не встретился ни один из послушников ордена. К тому же двери башни за ее спиной не только захлопнулись сами собой, но и как будто заперлись.

Под ногами скрипел снег, щеки обдавало легким морозцем, от реки на площадь полз туман, но три фигуры в полусотне шагов перед башней ордена Земли Лава разглядела. Она подошла к ним с робостью, но твердо. Все три, судя по силуэтам, были женщинами, но капюшон, заставив Лаву замереть, сдвинула с лица на затылок только одна – Лакрима. Лава замерла.

Она не раз видела прекрасную дакитку, но никогда не разглядывала ее вблизи и впервые смотрела ей в глаза. Впрочем, та и сама рассматривала Лаву. У дакитки были черные или темно-коричневые глаза. Черные, вразлет, брови, черные, коротко остриженные волосы. Нежная, чуть смугловатая кожа плавно закругляющегося к подбородку лица, тонкий нос, чуть высоковатые скулы, алые, едва заметно выдающие клыки – губы. Да, недаром в Ардуусе ходили слухи, что Лакрима никогда не снимает капюшон балахона со лба, чтобы не вносить разлад в головы и сердца сиятельных вельмож. Хотя где те вельможи? А красавица-дакитка, вот она. Здесь.

– Миленькая, – неожиданно произнесла Лакрима тем самым голосом, который уже звучал в ушах Лавы, и втянула тонкими ноздрями морозный воздух. – А каким мужчиной от тебя пахнет, просто ах! Но ты и в самом деле миленькая. Я бы даже назвала тебя красавицей. Много несчастий обрушилось на род Тотумов, я уж не говорю о роде Арундо, но и судьба одарила вас сверх меры. Пожалуй, две первые атерские красавицы Анкиды – это Камаена Тотум и Лава Арундо – Тотум по матери. Немного отстает от вас Процелла, но она еще нагонит, если останется жива. Есть и еще красавицы, но чтобы вот так, в одном роду… Хотя, Камаена меня не удивляет, все-таки в ней даккитская кровь. А вот ты…

Лава стояла не двигаясь.

– Но волосы в темный цвет ты покрасила зря. Я уже вижу светлые корни, перестань красить. Захочешь, верну тебе прежний цвет. К твоему лицу он подходит больше. Я бы добавила в твой облик чуть-чуть мягкости. Вот как раз волосы ее и дают… Твои амулеты в мешке?

– У меня нет амулетов, – ответила Лава.

– Что тогда у тебя в мешке? – удивилась Лакрима. – Я не могу ошибиться.

– Белье, веревка, сухое, чтобы переобуться, – перечислила Лава. – Немного еды. Огниво. Мои волосы.

– Твои волосы, – кивнула Лакрима и как будто обратилась к своим спутницам, которые не шелохнулись при этом. – Амулетов нет, но есть волосы. Так вот, моя милочка, запомни. Твои волосы – это самый сильный амулет, который только можно придумать. Сколько раз ты их срезала?

– Впервые, – призналась Лава.

– Что ж, – улыбнулась Лакрима. – Тогда в них мума столько, сколько не было бы, если бы ты их даже замачивала в нем. Но это единственный амулет, который я могу тебе разрешить. Идем.

Она развернулась и не пошла, а как будто поплыла через площадь, но не к башне ордена Воздуха, а в другую сторону, к башням угодников, что высились недалеко от Храма Энки. Солнце уже поднялось, площадь посветлела, но туман продолжал наползать, окутывать и храм, и основания башен угодников, чтобы подобраться и к шести магическим башням. К тому же опять закружился снег и стал добавлять белого к кровлям домов, окружающих площадь, к ступеням храма и всем башням. Лава оглянулась, бросила взгляд на них, вдруг показавшихся безжизненными и пустыми, снова обернулась на башни угодников и едва не споткнулась. Одна из них, та, что стояла чуть дальше от храма, была повреждена. То, что от храма казалось грудой камней, с этой стороны представало обрушением. Едва ли не четверть башни на всю ее высоту рухнула внутрь строения, выбросив наружу часть древних камней. И теперь снег старательно заметал открывшиеся проемы. Внутри них возились несколько человек. Рядом стояли две подводы, на которые старатели выносили и укладывали корзины.

– Хранилище рукописей обрушилось, – обернулась Лакрима. – Я бы о многом поговорила с герцогом Сигнумом, но здесь он поступает правильно. Спасает свитки и манускрипты. Может быть, они и есть главная ценность Эбаббара.

– А эта башня? – чуть повысила голос Лава, поняв, что они идут ко второй башне угодников. – Она не может рухнуть?

– А ты думаешь, что та башня рухнула от ветхости? – улыбнулась Лакрима.

– А от чего же? – спросила Лава, но ее вопрос остался без ответа.

Когда ступени второй башни угодников уже были близки, Лава еще раз окинула взглядом площадь. Заметила два дозора, стоящие на двух широких улицах, одна из которых вела к пристани и замку короля, а другая поднималась в ремесленные кварталы. Еще раз пригляделась к шести башням и подумала, что они явно пусты, но не пусты вовсе. «Где Литус», – появилась в голове мысль, и тут же слезы подступили к глазам, потому что на мгновение он показался Лаве недостижимо далеким.

– Заходи, – бросила Лакрима через плечо, и, поднявшись по древним ступеням, Лава ступила вслед за хозяйкой ордена и ее спутницами в неожиданное тепло. Древние ступени закручивались спиралью слева направо, своды и стены казались пропитанными тысячелетней пылью, но одновременно всюду царила чистота и как будто покой. Но та дрожь, то биение, что Лава почувствовала утром, стали сильнее.

– Поднимайся на самый верх, увидишь там вино и фрукты в меду, угощайся. Тебе потребуются силы, – услышала Лава голос Лакримы, которая вдруг исчезла вместе со спутницами, и пошла дальше одна. На лестнице царил полумрак, лампы, расставленные через каждые два десятка ступеней, лишь отодвигали темноту к сводам и нишам, но Лава смогла рассмотреть, что окна, через которые должен был бы падать свет, заложены камнем, замазаны свежим раствором и покрыты какими-то знаками. На каждом ярусе лестница обращалась площадкой, чтобы сделать затем следующий виток, но Лава не встретила никого, хотя иногда и видела в проемах дверей свет. Наконец лестница закончилась, и Лава оказалась в фонаре башни. Здесь окна сохранились, хотя они и не были закрыты не то что витражами, но даже обычным стеклом. В двух или трех из них мутно блестела слюда, остальные были завешены войлоком и забиты тряпьем. Посреди круглого зала стояла жаровня, на расставленных кругом тумбах помаргивали лампы, но Лава сразу почувствовала холод, хотя выходящая наверх лестница не была прикрыта ни люком, ни занавесью. Выходящего оттуда тепла хватало только на пару шагов. Пол расчерчивали линии и круги. Кое-где виднелись руны, которые так же, как весь рисунок, как будто были выполнены собранной и рассыпанной пылью. Лава подняла взгляд к куполу и поняла, что изображенное на полу повторяется таким же рисунком на потолке, но последний был выполнен чем-то черным, может быть, углем или графитом, хотя рисунок на потолке доходил до стен, а высыпанный полосками пыли на полу оставлял полосу шириной в три шага. Почти в центре зала за жаровней и в самом деле стоял стол с кувшином, кубками и маленькой корзиной, наполненной медовыми фруктами, имелись даже две скамьи, накрытые войлоком, но Лава застыла, едва попытавшись сделать шаг. Нет, она не почувствовала ни боли, ни опасности, но странное ощущение, что она должна будет выйти из темного помещения на свет, остановило ее. Лава закрыла глаза, прислушалась к самой себе, к этому биению, которое теперь уже казалось шумом в ее собственных висках, почему-то коснулась живота сквозь одежду и доспехи, поежилась, снова посмотрела на потолок и медленно пошла вдоль стены. В какое-то мгновение ей показалось, что биение стихло. Она посмотрела на потолок и поняла, что линия, отчерчивающая начало спирали на потолке, на полу отсутствует. Сделала один шаг, другой, замерла у развилки между двух линий, пошла там, где биение снова стихло. Зашла в тупик, вернулась, нашла валик, который был внизу, но которого не было наверху, и снова стала двигаться по спирали. Когда она наконец добралась до стола и опустилась на скамью, то поняла, что всякому угощению предпочла бы бадью теплой воды в комнате без сквозняков, но налила в чашу вина и стала есть вываренные в меду дольки фруктов.