разрушаются в ходе кризисов, но в период, начавшийся с 1980-х годов, этому препятствовали два фактора:

● до 2008 года — великое воссоединение, которое обеспечило огромный приток прибыли и капитала из стран периферии в страны ядра; в этот период циклический механизм оказался по существу сломан;

● начиная с 2008 года — политика количественного смягчения, которую проводят страны ядра; эта политика, осуществляемая за счет государственного долга, направлена на поддержание полной занятости, без которой весь капиталистический порядок оказывается под угрозой коллапса.

Правительства стран Запада могут маневрировать, увеличивая или уменьшая заимствования и финансовые вливания, но не могут полностью отказаться от политики полной занятости, которая ведет к снижению нормы процента, финансиализации и в конечном счете национальному банкротству. Почему политику полной занятости все тяжелее осуществлять с течением времени?

«Дело в том, что бедное общество предпочитает потреблять значительно большую часть своей продукции, так что даже весьма скромный уровень инвестиций будет достаточным для обеспечения полной занятости, в то время как богатое общество должно отыскать значительно более широкие возможности для инвестирования, с тем чтобы склонность к сбережениям его более богатых представителей была совместима с занятостью его более бедных членов» (Кейнс 2007, с. 64).

Инвестиции осуществлялись проще, когда предприниматели могли рассчитывать на рост потребительского спроса и предложения труда по мере увеличения населения. Однако с прекращением роста населения готовность инвестировать в реальный капитал падает, на место предпринимательства приходит спекуляция на рынке номинального капитала. В богатых обществах выгоднее инвестировать в финансовые рынки, чем в производство. Кейнс полагал, что капиталисты накапливают капитал в денежной форме по мотивам предпочтения ликвидности. Эта характеристика особенно актуальна для общества позднего капитала, когда сокращение рождаемости и замедление роста сложности рабочей силы приводят к тому, что реальные инвестиции приносят все меньшую отдачу. Это побуждает владельцев капитала инвестировать в номинальные активы и предметы роскоши, стоимость которых растет по мере роста инвестиций, а не падает, как это характерно для инвестиций в реальные активы.

Имеется достаточное количество теорий, сводящих финансиализацию к особенностям места и времени, а не тенденциям расширенного самовоспроизводства, взятым в целом. Например, Гудхарт и Прадхан связывают образование «долговой ловушки» с недостаточной фискальной экспансией со стороны правительств на этапе «великого воссоединения»: в ситуации, когда сбережения в Китае превышали прогнозируемые инвестиции, министры финансов не хотели увеличения государственных дефицитов для компенсации профицитов в потребительском секторе (Goodhart and Pradhan 2020, p. 96). Поскольку правительства не действовали фискальными инструментами, центральным банкам пришлось прибегнуть к денежной экспансии, понижению ставок и накачке экономики деньгами с целью компенсировать дефляцию, вызванную воссоединением, что привело к падению номинальных и реальных ставок и долговому буму (Goodhart and Pradhan 2020, p. 163). Однако причины, думается, лежат глубже.

Увеличение заимствований населения, корпораций и государств ведет к образованию долгового навеса. Долговой навес — часть номинального капитала, его накопление связано с увеличением доли заемного капитала в совокупном капитале. Вопреки практической финансовой интуиции (верной для корпорации, но не для экономики в целом), чем выше доля заемного капитала относительно собственного, тем ниже отдача. Атиф Миан с коллегами выдвинули теорию «долгового спроса», согласно которой растущая долговая нагрузка приводит к более низкому совокупному спросу и, следовательно, к снижению естественной процентной ставки (см. Mian, Straub, and Sufi 2021, p. 2243–2244).

Исторически накопление капитала ведет к снижению естественной нормы процента, финансиализация противодействует этому снижению. Когда Пикетти отмечает, что в долгосрочном плане не существует тенденции ни к повышению, ни к понижению чистой доходности на капитал, он не учитывает, что в последние десятилетия эта доходность складывается из двух частей — из процентов на капитал, вложенный в реальный сектор, и из доходов от финансового предпринимательства. И что без финансовых прибылей чистая доходность была бы значительно ниже текущих 3–4% годовых с учетом инфляции.

Финансиализация не является прихотью капиталистов, вытекающей из их желания поддерживать привычный уровень доходов. В ситуации, когда рост населения сокращается, относительное перенаселение уменьшается, а правительства проводят политику полной занятости, стабильность на рынке номинального капитала оказывается невозможна, поскольку этот рынок испытывает постоянный приток прибыли, не находящей себе применения в производстве с его растущими затратами на труд, и не может перетекать в те страны и отрасли, которые не соответствуют новым требованиям к риску. В результате номинальный капитал замыкается сам в себе, раздувая «пирамиду долга». Вместо инвестиций в бедные страны происходит накачивание деньгами одних и тех же номинальных «точек роста» в богатых странах.

В поздней стадии расширенного самовоспроизводства на место реального перепроизводства приходит перепроизводство номинального капитала. Если Великая депрессия была связана с перепроизводством товаров, то Великая рецессия оказывается связана с перепроизводством финансовых инструментов. Чрезмерные заимствования не могут быть возвращены за счет доходов от инвестиций (энвестиций, анвестиций), произведенных на эти заимствования. Государство как кредитор последней инстанции собирает долги на свой баланс — лишь откладывая последствия.

Возрастание капитала и его пределы

Расширенное самовоспроизводство эволюционирует, поднимаясь по склонам адаптивного ландшафта смыслов. Подъем происходит на вершины технологической, организационной и психологической сложности. В конечном счете усложнение смыслов подходит к пределам, установленным природой человека и человеческого общества. В зоне наибольшего риска оказываются те процессы, которые наиболее сильно поднялись в своей сложности относительно сложности общества-системы в целом. Прежде всего это касается сложности финансовой системы и номинального капитала. Коммерческое общество приходит к пределу расширения, и обнаруживается, что дальнейшая эволюция смыслов, их глобальное разделение, умножение и сложение, невозможны в рамках прежних социально-культурных условий. Процесс глобализации рынков не прекращается, но для его продолжения необходимо найти новые основания, на которых могли бы расти смыслы.

Внутри самого расширенного самовоспроизводства противоборствуют тенденции, которые ведут к его завершению, и тенденции, которые позволяют ему продолжаться. Маркс считал, что тенденция нормы прибыли к понижению приведет к гибели капитализма, но он не учел, что растет не только сложность реального, но и сложность человеческого капитала, а этот процесс противодействует тенденции нормы прибыли к понижению. Замедление роста населения с 1970-х годов должно было вести к кризису системы прибавочной стоимости, однако великое воссоединение — возвращение социалистических стран в капиталистическую систему — расширило промышленную резервную армию и привело к повышению нормы прибавочной стоимости.

Снижается норма процента на капитал, но и здесь есть две тенденции. Корпоративный капитализм тормозит снижение нормы процента постольку, поскольку он подрывает основы предпринимательства, то есть разделения рисков. Рост капитала требует акционирования, но акционирование отделяет собственность от деятельности, устраняя активных капиталистов. «… Самый фундамент частной собственности и свободных договорных отношений стирается в государстве, в котором с этического горизонта людей исчезают