– Ты сам свой путь выбрал, – вздохнул с сожалением князь и повелел: – Обоих взять.

И шага никто не сделал. Боязно. Одно дело – сотней на пятерых кидаться, дома поджигать беспрепятственно, мужиков безоружных рубить, похваляясь силой удара молодецкого, баб за косы в полон уводить, скот из хлева выгонять…

Тут же совсем другое. Тут тебе не коровы безропотные, а матерые быки у плетня стоят. Они шеи под мечи не подставят безропотно. Скорее, наоборот, чужую шею острыми рогами пропорют, да не одну.

Один хоть и подраненный, но за версту видно, что ему ныне все по плечу, захочет – гору своротит. Бывает такой день у каждого человека. Не каждый, правда, его угадывает, не каждый потом вспомнить может, а многим и вспомнить-то бывает нечего. Груше будет что. Если переживет, конечно.

Другой же и вовсе, хоть и старый такой же, но в соку, цел и невредим. К нему молодым бычкам лучше и вовсе не подходить. Эта пара в одночасье всему стаду укорот дать может. К тому же кто сказал, что их двое?..

Звонкий голос Спеха со стороны крыльца раздался:

– Ухожу я от тебя, княже.

Проворный дружинник и ответа традиционного дожидаться не стал – мигом к плетню подскочил, встал рядышком со стариками.

Теперь совсем трудно будет на них нападать. Тот же Спех не больно-то овладел наукой на мечах, но он уже ушел и ныне – вольный человек. А ну как он и вовсе меч в сторону откинет, а вместо него ухватит кого-нибудь из атакующих за ногу да начнет вертеть со всей силой вкруговую – попробуй дотянись.

Один только и есть у парня недостаток – молодость. С годами, конечно, она проходит, ну а пока… Ведь не должен он был к ним становиться, пока князь не скажет, что путь чист ему, иди, куда знаешь.

Впрочем, не бывало еще и такого, чтобы князь дружинника упрашивать стал, мол, останься, сделай милость. А если и бывало, так то князья лишь по названию были – не по духу. Гавриил Мстиславович себя подлинным считал, так что на такое унижение ни в жизнь бы не пошел.

Однако странное дело приключилось. Так ведь ничего князь и не ответил Спеху. С минуту, насупившись, разглядывал парня, будто диковинную птицу, ни разу доселе не виданную, а потом молча развернулся и прочь пошел. И все остальные следом за ним побрели, будто собаки побитые.

Бывает такое – вроде победил ты, а победа отчего-то не радует. Но есть и иное – как у тех троих, что остались. Вроде и не выиграли, да и битвы-то никакой не было, а в душе праздник, и только одного хочется – чтобы он никогда не кончался. Хотя это тоже не совсем верно – вечный праздник имеет обыкновение очень быстро в будни превращаться.

– Твой, что ли? – толкнул Басыня Грушу.

Тот напыжился от самодовольства сладкого, степенно нос почесал, из-за которого его так и прозвали, и изрек горделиво:

– Знамо, мой.

– Жаль парня, – вздохнул Басыня.

– Чего это? – встревожился Груша.

– Да похожи вы здорово. Значит, и у него такой же вырастет. – А глазами на нос могучий указал.

Ох, нельзя ведь Груше смеяться – раны открыться могут, которые только-только запеклись, но как тут удержаться, когда хочется, когда уже живот болит, а остановиться – мочи нет.

А Спех только улыбался. Коли дядька Груша на дядьку Басыню не обиделся за шутку насчет носа, то ему вроде бы тоже не след. Однако все-таки шибко громко над этим лучше не смеяться. К тому же спроси кто у парня: «Хотел бы ты вдвое больше нос иметь, чем тот, что у Груши, а к нему в придачу тебе вдвое больше и умения бы дали, чем у наставника твоего?» – он бы знал, что ответить. Ни минуты бы не промешкал, ни мгновения единого.

Да пускай хоть втрое больше нос у него вырастет – все равно. За то, чтобы так с мечом обращаться, как его старый сельчанин, ничем пожертвовать не жалко. Только вдвое больше умения ему не надо. Ему бы так, как дядька Груша, научиться.

А больше? Это ж все равно что звезду возжелать, которая на самом деле шляпка золотого гвоздика. Ими ангелы небо прибили. Одному гвоздик дай, другому вытащи, а там и небо само рухнет. Так что несбыточного желать нельзя. Не бывает умения выше Грушиного-то.

Вот так они и смеялись беззаботно, друг на дружку поглядывая. На самом-то деле смотреть им совсем в другую сторону надо было, на дорогу проселочную, по которой всадники чужие замелькали, но где там – все трое веселились, будто дети малые, ничего вокруг не замечая.

– Кто такие? – раздался вдруг совсем рядом голос властный.

Тут только они и очнулись, посмотрели изумленно на вопрошающего и дружно, в один голос, с улыбкой – веселье-то не прошло еще – ответили:

– Черниговцы.

– Взять, – последовала команда.

И как-то очень уж шустро их взяли. В иное время не один полег бы, а тут так проворно скрутили, что все трое и мечей достать не успели. Один Спех малость поворочался, пару раз успел засветить кому-то промеж глаз, но и того чуть погодя ловкой подножкой на землю сбили. Видать, правду говорят, что смех расслабляет, на добро настраивает, а в ратном деле злость надобна.

Связанных, потащили всех троих на околицу, а там уж и прочие дружинники в рядок стоят, накрепко веревками скрученные, – и из их дружины, и из прочих, что в лихом набеге участвовали.

«Не зря луна кровью отсвечивала, – мелькнуло в голове у Груши. – Ох, не зря». Но это была последняя мысль. Туман проклятый одолел-таки вояку старого, и пополз ратник вниз, к земле, уходя в спасительное небытие.

Что сделано, того не воротить.

Мы действуем иной раз без оглядки,

Жалеем о содеянном – потом.

В. Шекспир

Чувствуя свою вину – не успел все-таки вовремя, – Константин еще больше злился на тех, кто сейчас понуро перед ним в цепочку выстроился с руками связанными.

Да, взяли они почти всех, успев перехватить на обратном пути. Прямо в лесу кольцо замкнули, и настолько яростной сшибка была, что у черниговцев даже мечи сами из рук выпадали. Всего-то и потерял рязанский князь трех своих дружинников. Царапины да небольшие раны, которые еще с десяток человек получили, и вовсе считать негоже – заживут.

Но куда лучше было бы, если б они пораньше подскочили, чтоб жителей села успеть защитить. А теперь что – смотри, князь, любуйся на два десятка трупов, среди коих не только мужики, но и бабы, и даже дети встречаются.

Поначалу он хотел вообще распорядиться, чтобы всех разом по тяжелым дубовым ветвям развесили – благо, что они тут в изобилии растут. Потом одумался. Не дело это. Пусть даже по законам военного времени с ними поступать – и то непорядок. Хоть военный трибунал накоротке, а надо провести.

Конечно, морока с ними сплошная, а в конце все равно финал одинаковый – сук да веревка, но надо. И жителям Залесья приятнее будет. Для них суд предстоящий лишь удовольствие предвкушаемое растянет от казни неминуемой, а это тоже учитывать надо. Но уж раны перевязывать, как требует тот молодой парень, – это дудки. Пускай так подыхает – невелика потеря. А тут еще один голос подал: