Прижимаюсь к нему спиной. Тепло, даже жарко. До боли хорошо чувствовать его объятья.

– Звучит заманчиво, – чувствую, как его поцелуи рисуют на плече невидимые узоры. – Ты же понимаешь, что обрекаешь себя на жизнь со мной? До самой смерти.

– Какой кошмар, – шепчет он и прикусывает ухо. – Но ты же будешь хорошей девочкой, фурия? Не разнесешь наш дом на щепочки?

Закидываю руки за голову, чтобы обвить его шею, зарыться в мягкие волосы, пройтись ногтями по коже.

– А ты оптимист, пират. Все еще веришь, что я могу быть хорошей девочкой.

– Нет, – охрипшим голосом шепчет Энзо. – Я как раз надеюсь, что будешь о-о-о-очень плохой.

Его руки все еще у меня на талии, а я медленно разгораюсь, кровь в венах закипает от каждого касания.

Кладу ладони на его запястья, пытаюсь сдвинуть их, и Энзо подчиняется. Веду так, как мне нравится, а его пальцы повинуются, сдавливают сильнее, когда я нажимаю и едва касаются, стоит только ослабить хватку.

Широкие ладони скользят по груди. Сжимают, посылая по телу искры острого мучительного удовольствия.

Вжимаюсь в Энзо с такой силой, будто боюсь, что он и правда меня отпустит.

– Тогда я буду худшей из худших, – пересохшие губы растягиваются в слабой улыбке, когда из горла Энзо вырывается тихий рык.

– Не боишься, что накажу? – он улыбается и сталкивает со стола инструменты и ткани.

– Сильно-сильно? – тихо смеюсь и подаюсь вперед, упираясь руками в сто. – Смотри, если будешь плохо наказывать, то я могу и хорошей стать.

Энзо разворачивает меня и резко поднимает вверх.

– Накажу так, что будешь умолять еще, – толкает меня и запускает руку под рубашку. Облизывается, а в глазах бурлит настоящий шторм.

– Я могу начать прямо сейчас, – расстегиваю пуговицы у него на груди. Нарочито медленно, мучаю нас обоих. Тяну на себя, пока Энзо не нависает надо мной, становится между моих разведенных ног. – Еще, Энзо. Касайся меня еще.

И он слушается. Я вижу, как тяжело ему сдерживаться. Как он дышит, как прикрывает веки и прячет горячие глаза под густыми ресницами.

– Ария, ты невероятная. Моя жена, – смеется. – А татушки не сошли, словно настоящие ритуальные знаки, – хмыкает и распахивает мою, вернее его, рубашку. Ну, в них удобно. Мягкие и просторные. И пахнут особенно вкусно.

Энзо шалит языком по обнаженной коже живота, стаскивает с треском мои штаны. Он настойчив и раскрепощен. Разводит бедра и, стянув немного белье, прижимается ко мне губами. Проталкивается глубоко и остро, выжимая из меня крики и заставляя хвататься за стол пальцами.

– Тебе правда нравится? – он чуть отстраняется и поднимается выше. – Нравится то, чем я увлекаюсь?

Задыхаюсь от бурлящего в венах огня. Каждое касание губ, как ожог. Откидываю голову назад, едва держусь за край.

– Нравится, – выдыхаю хрипло. – Разве я тебе когда-нибудь врала?

– Я тебе верю. Верю, как самому себе.

Потолок надо мной вращается и разлетается разноцветными лентами. Давлюсь криком, когда Энзо касается губами груди, ставшей слишком чувствительной.

Пробираюсь под его рубашку, жадно собираю ладонями тепло и аромат пихтового масла. Не впиваюсь ногтями, а глажу. Широко, до умопомрачения, тяну к себе. Хочу чувствовать его вес, силу и власть над собой.

Цепляюсь за застежку штанов и ловлю его дикий прожигающий взгляд.

– Как-то слабо ты вредничаешь, – он отстраняется и пропускает холод между нами. – Даже наказывать не за что, – и хитро усмехается. Гладит между ног, мучая и затягивая мою агонию.

– Это ты зря, – ловко справляюсь с крючками и через мгновение прикасаюсь к нему через ткань.

Как только держится? Он же возбужден до предела.

От одной мысли, что это я довожу его до такого состояния, голову ведет, а мир вокруг заволакивает горячечный туман.

Он такой из-за меня. Для меня одной.

Собираю его жар в кулаке. Несколько плавных движений, чтобы выжать из него стон.

– Ты не вредничаешь, – почти шипит Энзо, – ты откровенно издеваешься, – и немного откидывается назад. Цепляется за меня, будто боится, что рухнет, и гладит, неистово гладит грудь и прижимает ладонь к паху. Она кажется раскаленной, горячей, как Ойс. Пальцы скользят по коже и проталкиваются в меня резко, почти взрывая.

Двигаю рукой увереннее и во рту пересыхает от желания ласкать его так же, как он ласкал меня только что. Предательски краснею, хотя казалось, что уже не способна смущаться.

В затуманенном сознании яркой вспышкой всплывает сожаления, что у меня нет гвоздика в языке. Ласка чувствовалась бы… совсем иначе.

Думаю, что стоит исправить эту оплошность чуть позже.

Протягиваю руку к его лицу, очерчиваю пальцами губы, а он скользит по ним языком и я чувствую подушечками кончики острых клыков.

Дурею окончательно, сжимаюсь от накатившего жара и давлю крик, рвущийся из легких.

Она так смотрит, так кусает губы… Что я готов сгореть на месте, как птица феникс. И возродиться с ее поцелуями, стонами, криками…

Ария изгибается от моих ласк, тянет к себе, царапает кожу. Ловлю ее губы, проталкиваюсь языком и вырываю из сладкого рта глухой рык.

Она не высмеяла мое занятие, не осудила…

В ее глазах был такой восторг: настоящий. Зря боялся и прятался? Моя маленькая фурия – настоящее сокровище, и я бы не шел за картой, если бы не бессмертие. Если бы не толкала мысль о том, что снова потеряю детей.

Хочу бесконечно дарить ей радость. Сколько смогу быть рядом, сколько успею.

Срываю с нее белье, сжимаю в кулаке и отбрасываю в сторону. Подтягиваю Арию к краю, держу почти на весу, а стройные ноги обвиваются вокруг меня, сжимают в раскаленных тисках. Я в одном движении от сладкого плена и не собираюсь ждать. Ария закрывает глаза и вытягивается стрункой, выгибается подо мной, а с губ срывается хриплое:

– Пожалуйста…

– Да… – шепчу сиплым голосом. Я не могу входить осторожно. Толкаюсь. Резко и до самого основания. Просто лопаюсь от желания, трескаюсь, как стекло, на мелкие части. Разлетаюсь осколками почти сразу и слышу, как скрипит от тяжести и толчков рабочий стол. Успеваю подхватить Арию перед тем, как продольные доски взвизгивают и падают вниз.

Держу ее, крепко прижав к себе.

– Не уроню, – выдавливаю. Пульсация сносит крышу, отчего я не могу удержать ноги, потому припадаю на колено и тащу девушку за собой. В кучу лоскутов и тканей.

Ария хрипло смеется, распластавшись на импровизированном ложе из шелка, ниток и пряжи. Я все еще в ней, сгораю от жара, а бестия смеется!