– Нет. Мама, это не идея Тома. Он здесь вообще ни при чем. Не возводи на него напраслину. Он этого недостоин. Этого хочу я сама. Я устала после гастролей. Я не хотела принимать участие в этом благотворительном вечере, а дать интервью «Тин Вог» можно в любое другое время, когда я захочу. Они постоянно нас просят об этом, попросят еще.

– Речь не об этом, Мелани, – Джанет шагнула к кровати. Остановилась. Мелани не могла понять, почему мать не кричит, а словно бы замерла от укуса неизвестного ей насекомого. – Ты не отменяешь взятые на себя обязательства. Ты говоришь мне, а отменяю я. И ты не можешь просто исчезнуть из поля зрения только лишь потому, что устала. Ты должна показывать свое лицо здесь. – Она говорила тихо, и потому сказанное ею будто проникало в кровь Мелани и разогревало ее до критических градусов.

– Мое лицо на миллионе обложек моих дисков, мам. Никто не забудет меня, если я уеду на несколько недель и не выступлю на благотворительном вечере в помощь больных раком толстой кишки. Просто мне надо на некоторое время уехать, – глядя в какую-то точку перед собой, отвечала матери Мелани.

– Да какого черта, что происходит? – взорвалась наконец Джанет и вновь стала похожа сама на себя. – Это точно проделки Тома. Я вижу, как он сидит в засаде. Он, скорее всего, хочет, чтобы ты стала его собственностью. Он завидует тебе. Он не понимает, как и ты, что требуется для того, чтобы построить успешную карьеру и удержаться на самом верху. Ты не можешь просто валяться в постели, трахаться и смотреть телевизор или сидеть, засунув нос в книжки. Ты должна быть на виду, Мел. Я не знаю, куда ты собралась ехать на несколько недель, но ты отменишь этот план прямо сейчас. Когда я решу, что тебе надо уехать, я сообщу тебе. С тобой все в порядке. Так что поднимай свою ленивую задницу и перестань жалеть себя из-за какой-то там щиколотки. Ну, ушиблась. Смотри, куда прыгаешь! Там всего лишь небольшая трещинка, господи прости, и прошло уже четыре месяца. Вставай и начинай двигаться, Мел. Я позвоню в «Тин Вог» и заново договорюсь об интервью. Что касается благотворительного вечера, то я не буду настаивать на твоем участии, просто потому что не хочу злить Шарон. Но упаси тебя господь, если ты еще когда-нибудь отменишь хоть какое-то мероприятие! Ты меня слышишь? – Ее затрясло. Мелани тоже. Ей было противно слушать свою мать. Какие бы ни были у той намерения, эгоистические или альтруистические, добрые или дурные, Мелани чувствовала, что тотальный контроль с ее стороны рано или поздно разрушит ее жизнь, если она будет продолжать позволять ей это.

– Я тебя слышу, мам, – тихо отвечала она, – и я очень сожалею, что ты это так воспринимаешь. Но мне необходимо это сделать для себя же самой. – Она сдержала удар и пошла до конца: – Я собираюсь уехать в Мексику и пробыть там до Дня благодарения. И уезжаю я в понедельник. – Она чуть было не грохнулась в обморок, сказав это, но овладела собой. У них и раньше бывали стычки, когда Мелани пыталась принимать самостоятельные решения или проявлять независимость, но сейчас это было их самое ужасное из всех столкновение.

– Ты что?.. Рехнулась? У тебя миллион заявок на бронирование билетов на это время. Ты никуда не поедешь, Мелани, пока я не разрешу тебе. Даже не смей мне говорить о своих планах. Не забывай, кто привел тебя на эту вершину. – Ее собственный голос и помощь матери. Да. Но отвечать на слова Джанет грубостью Мелани не хотела. Впервые она противилась воле матери таким возмутительным образом. И это было ужасно. Мелани хотелось с головой забраться под одеяло и там расплакаться, в розовой шелковой полумгле, но она не сделала этого. Она не отступала. Она знала, что не отступит. Она не делала ничего плохого. Она отказалась позволить матери заставить себя чувствовать виноватой в том, что ей захотелось слегка отдохнуть.

– Я отменила заявки на бронь, мам, – призналась она.

– Кто это сделал?

– Я. – Она не хотела вмешивать сюда своих агента и менеджера, поэтому взяла «вину» на себя, да и какая же это вина – они просто выполнили ее просьбу. – Мне нужен этот перерыв, мам. Сожалею, что тебя это расстраивает, но для меня это очень и очень важно.

– Кто едет с тобой? – холодно спросила Джанет. Она все еще искала виновника, человека, который украл у нее власть, не понимая, что на самом деле решающую роль сыграло время. Мелани наконец выросла и захотела сама контролировать свою жизнь. Она долго шла к этому. И вот пришла. Не исключено, что любовь Тома помогла ей.

– Никто. Я еду одна, мам. Я собираюсь работать в католической миссии, которая помогает детям. Я хочу этим заниматься. Обещаю, что я вернусь и буду работать как лошадь. Просто разреши мне сделать это и не сходи с ума.

– Я не собираюсь сходить с ума. Это ты рехнулась, – сверкнула на нее сердитым взглядом Джанет. Мелани еще ни разу не разговаривала с ней на повышенных тонах, и этот решающий их разговор не стал исключением. – Если ты хочешь позаниматься этим несколько дней, мы можем привлечь интерес прессы, – с надеждой попробовала мать новый заход, – но ты не можешь болтаться в Мексике целых три недели. Бога ради, Мелани, о чем ты думала? – И тут ее осенило: – За всем этим стоит та маленькая монашка из Сан-Франциско? Мне сразу показалось, что эта штучка себе на уме. Рыжая бестия, прости господи! Держись подальше от таких людей, Мелани. Дойдет до того, что она уговорит тебя уйти в монастырь. Можешь сказать ей, что если это ее задумка, то это произойдет только через мой труп. – Несмотря на драматичность всей ситуации, Мелани улыбнулась при упоминании Мэгги. Как мать проницательна!

– Нет, я уже здесь ездила на встречу к одному священнику. – Разумеется, она не сказала, что его координаты ей дала Мэгги. – Он руководит этой большой миссией в Мексике. Я просто хочу поехать туда и успокоиться. Потом я вернусь и буду работать так много, как ты пожелаешь. Обещаю тебе.

– Ты так говоришь, словно я тебя эксплуатирую, силы небесные, не оставьте меня… – прошептала Джанет, плюхнулась на кровать и горько расплакалась, содрогаясь всем телом. Мелани обняла ее.

– Мамочка, милая, я люблю тебя. Я благодарна тебе за все, что ты сделала для моей… для моей… карьеры. Просто сейчас я хочу чего-то большего, чем все это. Ну пойми же меня, моя дорогая…

– Это землетрясение, – глухо выдавила Джанет. – У тебя посттравматический стресс. – Она вдруг выпрямилась и утерла ладонью слезы. – Господи, да из этого можно было бы сделать отличный материал для «Пипл», тебе не приходит в голову? – Мелани рассмеялась, глядя на нее. Ее мать была своим собственным карикатурным изображением. У нее было доброе сердце, но она могла думать только об известности дочери и о том, как сделать ее карьеру еще более яркой, что было уже довольно-таки затруднительно, ибо Мелани добилась всего, чего только можно было добиться за этот срок.

– Мама, тебе тоже следует съездить куда-нибудь. Подумай – спа или что-либо в этом роде. Или в Лондон с друзьями, или в Париж. Нельзя же все время думать лишь обо мне. Это вредно для здоровья. Вредно для нас обеих.

– Я люблю тебя, – причитала Джанет. – Ты не представляешь, чем я поступилась ради тебя. Я могла бы сама добиться успеха, но все бросила ради тебя… все, что я делала, я делала, чтобы тебе было хорошо. – Такие разговоры обычно растягивались на два, а то и на три часа. Мелани не раз их слышала, поэтому на этот раз решила пресечь их в самом начале: