– Я знаю, мам. Я тоже тебя люблю. Просто разреши мне сделать это. Обещаю, что после поездки я буду в полном порядке. Но ты должна дать мне возможность самой принимать решения и обдумывать свои дела. Я больше не ребенок. Мне двадцать лет.

– Ты – маленький ребенок, – сердито сказала Джанет. Она была до смерти напугана.

– Я – взрослая, – твердо сказала Мелани.

Оставшиеся несколько дней Джанет провела в рыданиях, жалобах и обвинениях, которые попеременно сыпались на голову дочери. Ее бросало из горя в гнев. Она чувствовала первые признаки ускользающей от нее власти и была в полном разладе с самой собой. Она даже попыталась привлечь на свою сторону Тома, чтобы он отговорил Мелани от поездки, но тот дипломатично вывернулся, сказав, что эта поездка пойдет Мелани только на пользу и что со стороны Джанет было бы весьма благородно ее отпустить. Это еще больше взбесило Джанет. Последние дни были сплошным кошмаром, и Мелани не могла дождаться, когда она улетит в понедельник. После того как она провела выходные с Томом у себя дома, ночь перед отъездом она провела у него. Она не хотела встречаться с матерью и приехала домой в три утра, чтобы немного поспать. Том отпросился с работы и должен был заехать за ней в десять утра, чтобы отвезти в аэропорт. Она не хотела ехать туда на лимузине, чтобы не привлекать внимания, но мать настаивала на этом, уж коли ее дочь своего добилась. Мелани отказалась. Джанет наверняка позвонила бы во все газеты и урвала бы кусок удовольствия растрезвонить о важном событии. В то, что она так не сделает, верилось мало.

Сцена прощания с матерью походила на сцену из мыльной оперы. Джанет у дверей судорожно обнимала дочь и навзрыд плакала, бормоча при этом, что может не дождаться ее приезда, так как после того, как Мелани сообщила ей об отъезде, у нее появились боли в груди. Мелани ее заверила, что все будет хорошо, и пообещала часто звонить. Она оставила все, какие только возможно, номера телефонов для связи и выскочила за дверь. С собой у нее были рюкзак и большая спортивная сумка, ничего больше. Когда она вломилась к Тому в машину и плюхнулась на сиденье, вид у нее был такой, словно она беглянка, бежит из тюрьмы, а за ней несется охрана.

– Поехали! – закричала она. – Поехали! Поехали! Поехали! Пока она не догнала и не кинулась на капот. – Том тронулся, и они прохохотали до первого светофора. Было чувство, будто они едут в машине, которую приготовили для побега. Так оно и было. Мелани испытывала восторг от предстоящей поездки и от того, чем она будет заниматься в Мексике.

Том поцеловал ее на прощание. Она пообещала позвонить ему сразу, как прилетит. Он планировал приехать к ней через две или три недели.

И самый последний звонок она сделала матери – перед тем, как в самолете закрыли двери.

Джанет была дома. Она заметно повеселела, услышав голосок дочери.

– Ты передумала? – с надеждой спросила она. Мелани улыбнулась.

– Нет. Я в самолете. Просто хотела поцеловать тебя. Как только смогу, позвоню тебе. Только не плачь, пожалуйста! – Объявили, что пора выключить телефоны, самолет готовится к взлету. В голосе Джанет звенели слезы.

– Я до сих пор не понимаю, зачем ты это делаешь. – Она все еще расценивала это как наказание или отставку и не понимала, что для Мелани это гораздо серьезнее – шанс сделать что-то хорошее в своей жизни.

– Мам, мне так надо. Я скоро вернусь. Береги себя. Я люблю тебя, мама, – торопилась сказать Мелани, и стюард напомнил ей, чтобы она выключила телефон. – Все, целую, пока!

– Я люблю тебя, Мел, помни об этом, пожалуйста, – всхлипнула на другом конце связи Джанет, и в эти мгновения она была просто матерью, расстающейся со своим ненаглядным ребенком…

Мелани позвонила Мэгги сразу, как только приехала в Мексику. Ей все здесь нравилось. Место красивое, дети чудесные, отец Каллаген – сплошное очарование. Она сказала, что никогда еще не была так счастлива, и благодарила Мэгги за то, что она дала ей номер его телефона.

Сара тоже позвонила Мэгги. Она получила вакантное место в госпитале, чему и была очень рада, и с головой окунулась в работу. Ей еще многое предстояло, к новой жизни она еще не привыкла, но явно преуспевала, и то, что она была постоянно в делах, шло ей на пользу. Мэгги знала, как, впрочем, и сама Сара, что впереди ее ожидают большие сложности, особенно когда Сета отправят в тюрьму. После этого ей придется принять несколько серьезных решений. Она дала слово Сету и пообещала его адвокатам, что будет присутствовать во время судебного разбирательства. Но она пыталась решить, разводиться ей с ним или нет. Ее особенно беспокоило, сможет ли она его простить. Пока у нее не было ответа на этот вопрос, и она часто и много разговаривала на эту тему с Мэгги. Мэгги советовала ей молиться, и тогда ответ придет сам собой. До сих пор этого не произошло. Все, о чем Сара могла думать, было связано с тем ужасным поступком Сета, когда он всех обманул и преступил закон. В глазах Сары это был непростительный грех.

Мэгги все еще продолжала жить и работать в Пресидии. Она находилась там уже четыре месяца, но через месяц, в октябре, «Офис по оказанию скорой помощи» подумывал закрыть лагерь. В казармах и общежитиях все еще жили люди. Небольшое число людей, не так много, как раньше, все еще вынуждены были искать себе прибежище в старых кирпичных казармах. К этому времени большинство беженцев вернулись в свои дома. Кто-то решил свои проблемы другим путем. Мэгги планировала вернуться в свою квартиру в Тендерлойне. Она понимала, что будет скучать по тем людям, с кем она познакомилась и вместе жила все это время. Как ни странно, но для нее это было хорошее время. И она будет чувствовать себя одиноко, покинув Пресидию. Она уговаривала себя, что у нее будет больше времени для молитв, но, несомненно, она будет скучать по лагерю, по друзьям, которых она тут нашла.

В конце сентября ей звонил Эверет. До отъезда домой ей оставалось несколько дней. Он сказал, что скоро намерен прибыть в Сан-Франциско собирать материал, его интересовал Шон Пен. А ее он приглашает на ужин. Она замялась. Начала сбивчиво говорить, что не сможет. Тщетно пытаясь найти серьезное оправдание, но ни одно из них не звучало сколько-нибудь убедительно. В конце концов, чувствуя, что ставит себя в глупое положение, она приняла приглашение. А приняв, не сомкнула глаз, молилась всю ночь и просила не вводить ее в искушение, а быть лишь благодарной за теплое отношение к ней и не желать ничего большего.

Но при виде него она не могла совладать с собой, сердце ее сильно забилось. Он шел по дороге, ведущей к госпиталю, шел ей навстречу. Его длинные худые ноги и ковбойские сапоги делали его похожим на ковбоя, как никогда раньше. Он радостно заулыбался, едва лишь увидел ее, и вопреки собственному желанию она тоже ему улыбнулась. Они были так рады видеть друг друга, что не могли этого скрыть. Он заключил ее в свои объятья и крепко прижал к себе. Потом отступил назад, чтобы рассмотреть каждую ее черточку.

– Ты изумительно выглядишь, Мэгги, – радостно сказал он. Он приехал прямо из аэропорта. Интервью было назначено на следующий день. Сегодняшний вечер принадлежал им.