Вот так мы прошли шесть остановок и сели на свой поезд. А я всё никак не могла успокоиться. Нет, ну это же надо? Мне тридцать два года, и меня сегодня впервые выгнали из ночного клуба. Прямо взашей вытолкали, как какую-нибудь хулиганку. Даже не верится! Мне очень нравится эта мысль: Гитлер выкинул меня за дверь гей-клуба.

Уже в вагоне Брайан получил эсэмэску от нашего французского друга: «Прости, сегодня к тебе не поеду. Я встретил совершенно особенного человека, пока что не могу открыть его имя. Спасибо за всё. Твой Ж.-П.».

Видела сегодня в метро потрясающую сцену! Если бы в кино такое показать, так никто бы не поверил, сказали бы, что это режиссёрская выдумка. Сейчас расскажу, тут главное дело в том, как участники были одеты.

Еду домой. Наискосок от меня сидят четверо эмо. Трое мальчиков и одна девочка. Думаю, я правильно определила их пол, но могла и ошибиться. По крайней мере, трое были высокие и худые, а девочка кругленькая. Такие все яркие, разноцветные: чёрные чёлки, розовые футболки, клетчатые жилетки, узкие брючки с цепочками. У одного на голове шляпа, у другого цилиндр. Мальчишки с накрашенными губами, на ногтях чёрный лак. Феерические ребята! Девочка очень полненькая, но в белых колготках и в майке, юбочка коротенькая, всё видать. Под белой майкой нет лифчика, мягкая грудь невероятного размера. Сквозь белые колготки просвечивают красные трусики в горошек. На ногах совершенно стоптанные кеды со здоровенными дырками на пятках. Вся такая в японских зверюшках и штучках, на предплечьях масса шрамов. В руке девушка держала леденец на палочке, который она то и дело яростно лизала.

Мальчишки — один мрачнее другого. У одного на щеке нарисована слеза. Другой сам плачет, без рисунков. У третьего лицо закрыто чёлкой, и ничего не видно. А девочка, наоборот, такая вся восторженная, шумная, то и дело принималась петь какую-то песенку мультяшным голосом.

Один мальчик сидел на коленях у другого и громко рыдал, остальные его демонстративно обнимали. Разговор был примерно такой:

— Господи, есть ты или нет? Ненавижу! Всё кончено! За что? Я хочу умереть. Зачем мне эта жизнь? За что мы все так страдаем? Сегодня же! Прощайте! Хватит с меня! Последний день! Сейчас приду домой, и всё. Только бы этих придурков дома не было!

— Мика, возьми меня с собой!

— И меня!

— И меня!

— Не бросай нас, не уходи! Мы все вместе уйдём! Мика, мы всегда будем вместе, даже после смерти!

— Не могу больше, сейчас достану нож и начну себе руки резать!

— Не надо, нас же высадят с поезда, как в тот раз!

— А я буду!

— Господи, зачем я только родилась?

Ну точно как я в школьном возрасте! Какие милые, славные, смешные ребята. Эх, мне бы их годы, я бы тоже нарядилась во всё чёрное и пошла бы сидеть на ступеньках площади Сергельс Торг. Я бы купила себе такие розовые колготки в сеточку, сумочку в виде японской зверюшки, сапоги на огромнейшей платформе и стала бы вся такая очень разноцветная. А что, я бы смогла. В своё время мы с ребятами тоже неплохо повеселились! У меня были армейские ботинки, мини-юбка, гольфы выше колен, малюсенький рюкзачок, круглые чёрные очки и вязаная шапка. В любую погоду, зимой и летом, я бегала тусоваться на улицу Гончарную, около Московского вокзала. Курила сигареты с ментолом, слушала «The Сиге», и у меня были такие же точно друзья. И мы тоже клялись умереть вместе, но сначала — дружить всегда-превсегда!

Еду, любуюсь ими. А напротив меня сидит парочка, ну просто герои фильмов Кустурицы. Юноша и девушка лет семнадцати. Судя по говору, уроженцы южных регионов бывшего СССР. Он худой, ушастый, носатый, смуглый, с чёлочкой, похож на цыгана. Пёстрая рубашка, пиджак ниже задницы (неужели такое до сих пор бывает?), штаны от костюма и начищенные БЛЕСТЯЩИЕ остроносые ботинки. Она крашеная блондинка, русопятое личико, и фигура самая что ни на есть женская. Сказала бы «бабская фигура», но про юное создание так не говорят. Клеёнчатая юбочка, туфли на каблуках и белая блузка. В ушах маленькие золотые серёжки с камушком, на шее крестик. Он сидел, расставив ноги и сцепив руки в замок. А она, наоборот, сжав колени и подогнув слегка в сторону. На коленях у девушки стояла белая сумочка, на замке которой крест-накрест покоились её руки. Рядом с каждым из них на полу стояло по огромному клетчатому баулу, на вид тяжёлому.

Даже не верится, что в наше время до сих пор есть такие типажи. Да ещё и в центре Стокгольма! Как будто на машине времени их сюда перенесли из девяностых.

Всю дорогу девочка пилила мальчика, что-то ему строго выговаривала по старой доброй славянской традиции. На что он отвечал:

— Да ты шо, Марина! Ты ж знаешь, я за тебя горы сверну! Я тебе клянусь, ты одна только в моём сердце!

А она ему вполголоса:

— Ну ты же мне обещал, разве не помнишь? Ты сказал, что будешь вести себя прилично. Какой же ты всё-таки странный парень: говоришь одно, а делаешь другое. Ты сказал, что мы поедем к маме и возьмём батарейки для телефона, разве не помнишь? И что? Ну как я могу тебе после этого верить? Если ты мне и дальше так будешь врать, я тебе вообще ничего не стану рассказывать. Господи! Ты посмотри на себя! Ну где ты уже так заляпался? Ты себя в зеркало-то видел? Я тебе говорила, не ешь на улице, ты же обещал не есть. А сам? Купил на улице сосиску в тесте. Ну как мы теперь явимся к моему брату? Мне с тобой и по улице-то стыдно идти. Ну, дай я вытру. Да подожди ты, не вертись. Ну вот, почти не заметно. Господи, за что мне такое наказание?

Ушастый хватал её за руку, в которой был зажат носовой платок, и целовал, и оправдывался:

— Мариночка, ну прости! Прости, я больше так не буду. Ну шо я могу с собой поделать?

Похоже, парнишка, в отличие от своей подруги, совсем не понимал по-шведски. И ему стало любопытно, что там эмо кричат на соседних скамейках. Он на них всё время украдкой поглядывал, а Марина, наоборот, демонстративно не интересовалась шумными соседями. Парню становилось всё любопытнее, к тому же на него в упор смотрела японская девочка в белых колготках, ну та, которая почти без юбки. Ей вроде бы тоже было интересно, и она по шведскому народному обычаю совершенно не стеснялась разглядывать соседа напротив.

Парень попросил свою Марину перевести, чего это ребята так кричат. Она переводит:

— Да ничего там интересного нет! Глупости какие. Тебе делать, что ли, нечего? Тоже мне, нашёл интерес. Ну, он говорит, типа, что жить не хочет. Ага, этот в клетчатом. Что он типа страдает. И нож достал, чтобы себе руки резать. А эти другие говорят, что типа с ним умрут вместе. Что жить друг без друга не могут.

Тут ушастый мальчик посмотрел на эмо, потом на Марину и говорит:

— Они шо, совсем дурные?

У нас в офисе работал один армянин моего возраста; назовём его Георгий. Он приехал в Швецию в качестве беженца, когда был ещё подростком. Как я поняла, он получил убежище как жертва армяно-азербайджанского конфликта в конце восьмидесятых.