Рафаэль выпрямился.

– Это не сон. Ты словно замерзаешь. Моргнул, и все прошло. Когда ты приходишь в себя, кажется, будто свет резко меняется. – Он немного помолчал и продолжил: – Поначалу, в детстве, ты замираешь на несколько дней, потом на месяц, на год, на три. Маленькие периоды по пятнадцать – двадцать минут… а потом ты уходишь надолго. Все местные расскажут вам об этом. Каждый знает, как живут священники, каждый… считает с той секунды, в которую ты прибыл. – Рафаэль выглядел уставшим. – Гарри быстро обнаружил это. Я имею в виду вашего дедушку. Он был здесь, когда это произошло. – Рафаэль посмотрел на стакан с ромом. – Когда я вернулся, то нашел письмо от него с его адресом.

– Вы ответили ему?

– Нет. Инти сказала, что его сын перестал приезжать. Было слишком поздно.

Я плеснул нам обоим рома.

– Как долго это может продлиться? Один из этих… ледяных приступов.

– Сотню лет, если ты здоров. Если нет… двести. Или дольше. Ты никогда не просыпаешься по-настоящему. – Рафаэль выглядел так, словно смотрел в бесконечно глубокое ущелье. Я не стал спрашивать, знал ли он кого-то, кто проспал двести лет.

– Значит, это у всех священников… Но как?

– Наоборот. Если у тебя каталепсия, ты становишься священником.

– Откуда они знают, каких детей отдавать? Я имею в виду… людей, которые приводят детей, – сказал я, не желая произносить слово «чунчо», которое ему не нравилось. – Как узнать, что у ребенка каталепсия?

– Они приводят нас, когда нам исполняется десять лет. – Рафаэль подолгу молчал после каждой фразы. Я бы успел закричать, чтобы заставить его признаться в том, что находилось в лесу и кем были те люди, но я не хотел. – Лишь несколько семей страдают этой болезнью, поэтому люди знают, за кем наблюдать. Сегодня это редкость. Иногда ты ждешь такого ребенка сотню лет. Вот почему они так поздно привели Акилу. Он станет священником после меня, когда повзрослеет. Он уже взрослый. Я стал священником в его возрасте.

– И когда он займет ваше место, что произойдет с вами?

– Я смогу уйти.

– Куда?

Рафаэль кивнул в сторону леса. Сияющая пыльца огибала стволы деревьев, которые напоминали черные столбы.

– Домой. После того, как ты отработал в Бедламе, они заботятся о тебе. В монастыре.

– Мы говорим не о маленьком племени захватчиков, которые рьяно стерегут свою территорию, верно?

– Да. – Рафаэль замолчал, подбирая слова. – Граница не обозначает территорию. Это черта карантина. Больные люди на этой стороне, здоровые на другой. Это религия… Понимаете?

– Клем сказал, что вы должны быть здоровым для богов. Он сказал, что во времена инков в жертву приносили лишь здоровых людей.

– И сейчас тоже, – ответил Рафаэль, покачав головой. Он слегка поднял руки, когда я округлил глаза. – Я знал одного мальчика. Да, это священная земля. Как Ватикан. Поэтому если вы хромаете, вы не можете там находиться. Но священники защищены от всего. Это как-то связано с нашей болезнью. Я не знаю. Вот почему нас всегда отправляют в госпитальные колонии. – Рафаэль потер запястье левой руки, словно отталкивал от себя что-то неприятное. – Когда-то в Куско началась эпидемия оспы, и все стало гораздо строже. Никто с этой стороны не мог переходить границу. Затем прибыли испанцы, и граница была закрыта навсегда. Раньше на реке находилось полдюжины колоний, но из них остался лишь Бедлам. Они сохранили это место только из-за соли. Я не должен говорить об этом, – резко сказал он.

– Все в порядке. Меня не волнуют эти люди. Я лишь хотел узнать, что вы имеете в виду под монастырем: хижину на скале или приятное место с горячей водой и настоящими докторами.

Рафаэль улыбнулся.

– Это не хижина.

– Хорошо. – Я допил свой ром и спросил: – Вы не против, если я возьму немного меда?

– Угощайтесь. Мне нужен только воск.

– Спасибо.

Рафаэль наблюдал, как я размазываю мед по хлебу.

– Вы рисуете пчелу?

– Д… да. – Я наклонил кусок хлеба, чтобы пятно меда стекло вниз и превратилось в усики пчелы, и показал ему.

Он рассмеялся. Я представил, каким Рафаэль был в молодости – кротким и привлекательным. За долю секунды я осознал, что он был не кустарной работой, а обломками чего-то прекрасного. Как и все остальное здесь. Мне стало стыдно, что я не замечал этого раньше. Некоторые люди обладают удивительным талантом видеть вещи в первозданном виде, но я не относился к их числу. Я не был археологом. Новое понимание заполнило мой разум до краев, и я снова понял, как он истрепался со временем.

– Послушайте, – начал я. – Когда я уеду, уводите всех. Сюда прибудет армия. Британская армия.

– Что?

– Никто и не рассчитывал, что мы справимся. Добудем черенки цинхоны, я имею в виду. Настоящая цель этой экспедиции – в том, чтобы составить хорошую карту и найти повод прислать армию. На самом деле Клем – сэр Клементс. Его смерть будет достойным поводом, и Британия им воспользуется.

Рафаэль нахмурился.

– Что бы вы сделали, если бы он не убил себя?

– Он не убивал себя, это сделал я. Я мог остановить его, но не сделал этого, потому что должен был выполнить приказ, раз мы не сможем привезти черенки. – Это прозвучало скорее как признание, чем пояснение. Я сглотнул. Рафаэль не смотрел на меня. Он уставился в пол. – Мне очень жаль. Но это лучше, чем ждать, пока флот разбомбит Лиму…

– Почему, черт возьми, лучше?

– Потому что армия не прибудет, если я привезу черенки. Как вы думаете, Мартель поможет мне, если я поставлю ультиматум?

– Нет, он пристрелит вас за то, что вы одурачили его.

– А вы? – деловито спросил я, сгорая от ненависти к себе.

Рафаэль выпрямился, словно я взорвал рядом с ним хлопушку. Я решил, что он убьет меня: за то, что я обманул его, за то, что навлек все это на его дом… В конце концов, за то, что я не был похож на своего деда, хотя напомнил о нем. Когда Рафаэль снова заговорил, его голос был слабым.

– Я не могу срезать черенки. – Он поднял голову, и я увидел его глаза. Они были словно подернуты туманом, а серые прожилки, которые я заметил утром, стали ярче. – Я плохо вижу вблизи. Но я проведу вас. Мы можем идти днем, когда следы пыльцы слабо видны.

– Вы можете провести меня мимо… того, кто стережет границу?

– Да.

Я положил руку на трость. Здесь я чувствовал себя более сильным, чем дома, гораздо сильнее, но бесконечные мили в лесу казались невозможными для преодоления.

– Мы можем поехать верхом?

– Нет. Но нам понадобится всего несколько дней, и я помогу с вашей ногой.

– Как?

– Если я поставлю вас на ноги, вы пойдете со мной?