Дан задергался, хрипло перхая, выбрызнул кровавые пузыри.

— Извини, — прошептал по-русски. — Мне уже скоро. Обещай мне…

— Не буду, — сказал Круз. — Хватит. Я тебе сам пообещаю — что твой дерьмовый порядок будет стоять, пока я жив. И постараюсь, чтобы стоял и после. Чего уж тут — если сам строить и выбирать не умею, какого хера пенять, если выбирают за меня? Помирай спокойно.

— Спасибо, Андрей. Спасибо.

— Пожалуйста, — ответил Круз и пошел прочь.

За дверью уже ждали Дановы девицы — как на подбор, фигуристые, длинноногие. Заходя, сбрасывали халатики и нагими подходили к умирающему. Круз плюнул снова и пошел, раздумывая, что делать с толпой никчемных развратных девок после Дановой смерти. И не выгонишь ведь запросто — кому вакцину делать? Хватило бы двух, от силы трех, бурду эту варить. А тут две дюжины — ни рожать, ни пахать. Преемственность знания, етит твою. Нагулялся под старость, козлина. Дворец жизни.

Всегда ведь так: только думаешь, что жизнь оседлал и направил, а глядь — она уже через канаву и в курятник. И когда это Инту стали звать Святым городом? И когда делить принялись на «чистую» и «снулую» кровь?

Обеденный зал уже опустел. Над объедками и тарелками сидела одна Аделина и равнодушно хлебала чай.

— Сдох? — спросила, не глядя.

— Живой еще. Но недолго.

— Скорей бы. Вот ты, Андрей Петрович, в бегах весь, командуешь, а мне тут его терпи и блядей евонных. Они же не слушают ничего, курвы белые! Сопливка такая, не родила никого, а мне указывает!

— Пусть балуют. Не трогай — обученные они. Вакцину делать будут. Чтоб приструнить — требуй рожать. Или дай им в начальники женсоветскую. Увидишь — без Дана они передерутся и сами за помощью побегут. А на случай чего — я своих лекарей отправлял к Дану, учиться. Они знают, как вакцину делать. Так что если девки эти встанут криво — по сусалам их!

— Все-то у тебя просто, Андрей Петрович. Ишь как — раз-два, и готово.

— В мире все просто, разве не замечала?

— Не-а. Пирог кушать будешь?

— Давай.

— Остыл. Варенье загустело.

— Твой пирог и остылый вкусен.

— Хм, — Аделина буркнула под нос. — Вечно ты мне как малолетке. Мне ли не знать, каков он холодный.

Круз скушал ломоть, нежный, сдобный, приправленный вишневым текучим конфитюром, выхлебал две кружечки взвара и вздохнул. Тогда Аделина, покачав головой, известила:

— Снова к тебе гости, Андрей Петрович. От волчатников. Не осерчай — они потерпят, пока покушаешь. Они ведь вовсе дикие, времени не знают и не хотят. Только девок портят.

— Я же просил тебя, — заметил Круз укоризненно.

— Просил. Но если от брюха помрешь, не евши толком, что тогда?

Круз вздохнул, поблагодарил и пошел в приемный зал, на первый этаж. И еще с лестницы определил гостя. Экое амбре — псина, застарелый человечий пот, костер и хвоя и гниловатый, острый запах хищника.

— Привет, Пеструн.

— Здрасьте, Андрей Петрович! — Пеструн вскочил, дрожа.

Крузу показалось — завилял невидимым хвостом.

— Захар Палыч приветы передавал, всего лучшего, так, — Пеструн сопнул, вытер рукавом нос. — Очень у него дела хорошо, но вот закавыка — зелья нужно, и народец из-за реки явился. Такие крутые — спасу нет. Достали мы их, достали!

— Стоп! — приказал Круз. — Медленно и по порядку.

Пеструн приосанился, пригладил заскорузлой ладонью волосы, поддернул штаны — и мгновенно сделался Захаровой копией, разве что лысины не хватало.

— У нас опять молодняк сонный.

— У двуногих? Или у четвероногих?

— И у серых, и у нас. Трехпалая выметала пятерых, а они все — того. И у Шишки — не того. Заплечницы моей щен — семь лет, а квелый.

— Исправим, — пообещал Круз. — Что за народец явился?

— Зимой, если помните, вы сказали команду отправить за Обь. Ну, там поозоровали малость — мы ж докладывали. Пожгли, языков брали. А теперь вот от ихних главных явились послы. Расфуфыренные все, аж блестят. С железом.

— Спасибо! — сказал Круз и хлопнул в ладоши.

Явившейся паре верзил с автоматами объявил:

— Общий сбор! Едем в Лабытнаги!

Аделина, как водится, поворчала. И Андрюшку не хотела отпускать. Мало ли, опасности нет. Знаю я вас, мужиков. Нет и нет, и вдруг бац — полгорода снесли. Брось, хозяйка, пусть побалуется пацан. А то закис тут, под юбками. И так вы его разбаловали, Андрей Петрович. Не тятя будто, а дед. Я и есть дед, что с меня взять?

Собрались полусотней, нагрузились до зубов. Не на войну, впечатления ради. Бронежилетные, в беретах, пятнистые зверски — гвардия. Не с иголочки — засаленные, потертые. Пропахшие боем. Погрузились в бронепоезд. Для себя Круз хотел прицепить обычный плацкарт, но Аделина встала стеной — ребенка везешь! Пришлось на горы смотреть из-за решетки.

Впрочем, Андрюшку горы не интересовали. Он вообще не слишком смотрел по сторонам. Вот пистоли на дядях, это да. Пап, дай мне пистоль! Научи! К чему тебе пистоль, глупая это игрушка. Из ружья сперва научись, я ж тебе воздушку подарил. Я пистоль хочу. А по мягкому не хочешь? Надулся, смотрит в пол.

Круз помешивал чай, глядел в окно, на низкие, безлесные горы. Удивительно — в детстве сладкое жрал килограммами. Вырос — ни в чай, ни в кофе, и пирожное в глотку не лезет. А на старости — поди ж ты — снова сладкоежка. Пробежаться бы как в молодости, с рюкзаком за плечами… Эх, суставы будто свинцом налились. Полчаса пройти, как мешков натягаться. Ага, вон на гребне белеет — камни светлые пирамидкой. Знак Захаровых владений. Недурно он забрал, однако. В прошлом году не было — или уже был? Если б не вакцина, вот была бы заноза в боку. Захар на словах, конечно, сынок сынком: батя, старшой и все такое — а на деле уже князек над всем Уралом и Зауральем. Оленных приструнил, а кто против — того под корень. Только детей и баб детородных оставлял, и тех отправлял подальше. И волков же взял под себя. Теперь за Обь пошел разбоить. Сам побежал к новой резне. В радость ему. Все же как он удивительно с волками ладит! Вовсе дикие к нему приходят. А может, по-настоящему диких, чистокровных и не осталось? Дан говорил: зараза многое зверье напрочь выкосила, от тараканов до слонов. Некоторые по-людски болеют, зайцы и бобры, к примеру. А собакам — хоть бы хны. Собаки же, известное дело, себя от людей не отличают. Но ведь юлит Захар, крутит. Все объяснил, показал, свистулькой оделил — копируйте, свистите. Гуляйте с моими серыми сколько угодно. И свистели, и гуляли. Но хозяин им по-прежнему Захар, хоть ты лопни свистевши. И приблудные, дикие, к нему идут, а к тем, кого Круз натаскать пытался, — нет.

Опасно Захара терпеть. А ссориться — смертельно. Без Захара Инта быстро скатится к прежней жизни, к тонкой полосе сел у железной дороги. А с Захаром рискует стать придатком зверолюдства. Когда-нибудь придется этот узел распутывать. Хоть бы не на своем веку.