Ну а я на вторую половину дня для ближних боевых товарищей решил шашлыки организовать на берегу речки. Подготовился. Пару барашков прикупил. Винцом домашним затарился. Зелень-мелень, картошка-мартошка. По уму все подготовил. Обмечтался о душевных посиделках. С утра в штабе армии тоже праздник. И тоже спортивный. Вместе с офицерами штаба и бойцами батальона охраны пробежал эстафету, саперную лопатку покидал. Иду к полосе препятствий, а ко мне дежурный по штабу армии бежит. Вот тебе, генерал, и праздник, вот тебе и шашлыки. Несрастуха. Оставляю Артура за главного, а сам бегом до барака, изображающего дом командарма. Переоделся из рабоче-полевой хэбэшки в нарядный, даже в повседневном исполнении, генеральский полушерстяной мундир – и опять бегом на улицу. Служебный «доджик» уже взрыкивает у крыльца. Помчали на аэродром. Ага. Не будет у меня сегодня праздника. В Москву вызывают, в Генштаб. Срочно. Чего бы это? Я-то думал, что меня дернут на финальную постановку задачи дней через десять. Но вот, видимо, что-то там стряслось-поменялось.

Аэродром. Ли-2. Три часа полета. Москва. Центральный аэродром. Присланная «эмка» быстро доставляет меня к главному входу в Генштаб. Еще десять минут – и я в кабинете Василевского. Ого! Погоны у начальника Генштаба новые – маршальские. В «прошлый» раз он маршалом стал, кажется, в феврале. А здесь вот, к Первомаю, Сталин звание подкинул. Наверное, наши победы «злую» шутку сыграли. Слишком много их за последние полгода было. Если за каждую в звании повышать, то и званий-то не напасешься.

– Товарищ маршал Советского Союза, генерал-лейтенант Брежнев по вашему приказанию прибыл!

Лыбится маршал, видно, приятно ему новое именование-величание, не обвыкся еще.

– Вольно, – протягивает руку Василевский. Ручкаемся-здоровкаемся.

– Проходи, Леонид Ильич, присаживайся.

Начинаю вслух формировать поздравлялку.

– Прекращай, Леонид Ильич, ужо наслушался поздравлений. Давай к делу.

К делу, так к делу. Я весь во внимании.

– Доложи для начала, как идет подготовка армии.

Докладываю. Все путем. Все по плану. Проблемы есть, но не критичные, решаемые. К назначенному сроку армия будет готова к выполнению задач, поставленных Верховным Командованием.

– Вот как раз про сроки я и хотел поговорить, – прерывает меня маршал. – Если мы уже сейчас отдадим приказ о выдвижении армии в Румынию и число на двенадцатое назначим начало операции? Готова к такому армия?

Делаю вид, что задумался. Вопрос-то риторический. Когда такие вопросы задают, значит, уже все решено и надо думать только про то, как исполнить это решение.

– В целом армия к предстоящей операции готова. Можно было бы еще кое-что улучшить, но раз времени нет… В общем, справимся, товарищ маршал.

Василевский кивает головой и доводит в общих чертах изменившуюся обстановку, чтоб, значит, я понял и прочувствовал.

Генштаб планировал с десятого мая начать ликвидацию котлов в Белоруссии. До конца мая – зачистка-очистка Белоруссии от оккупантов. Первого июня начало решительного наступления Закавказского и 1-го Украинского фронтов с целью вывода Турции из войны. Расчет был на три недели. К двадцатым числам июня Турция должна была быть разбита. К этому времени в Белоруссии к старой границе будут подтянуты тылы через недавно освобожденную территорию, войска отдохнули бы и подготовились к новому удару. Удару к Балтийскому морю, через Белосток на Данциг, с тем чтобы окружить одним махом группировку немцев в Восточной Пруссии и Литве. 2-й Украинский должен был бы в эти же сроки, к середине июля, выйти на Среднедунайскую низменность и занять большую часть Венгрии, плотно выйти к югославо-итальянской границе. Передых на пару недель. К концу июля закончена переброска освободившихся в Турции войск в Европу и начинаем крошить уже собственно германские земли. Только вот на «беду» немцы взяли и капитулировали в Белоруссии. И теперь наши войска там будут готовы к удару на Данциг не к концу июня, а к концу мая. А проводить одновременно две большие операции Ставка и Генштаб не хотят. За двумя зайцами погонишься… Вот и принято решение на более раннее начало операции в Турции. Закавказский фронт уже вышел к линии Трабзон – Эрзерум – озеро Ван и готов к началу прорыва к Средиземному морю. 1-й Украинский заканчивает развертывание на румынско-болгарской границе. Осталось только мою армию в Румынию перебросить. И вперед! Транспорт для переброски армии уже выделен. Кое-что морем перевезем до Констанцы, остальное по железной дороге. Эшелоны уже к Ростову едут, мощные локомотивы уголь в тендеры грузят. Двенадцатого мая армия должна быть готова перейти болгарскую границу и ломануться к Стамбулу.

– Ну, если с транспортом все путем, то будет исполнено, товарищ маршал.

– Сейчас, Леонид Ильич, давай шагай к «операм», к Антонову[129], он тебя уже ждет. Отработай с ним окончательно все вопросы по изменению сроков. Как закончишь, возвращайся обратно в Ростов. Самолет на Центральном для тебя зарезервирован.

С Антоновым и его подчиненными работали долго. Весь остаток дня и всю ночь. Это на словах обсказать легко. Один батальон марширует туда, другой батальон марширует сюда… А вот в реальности, чтобы сдвинуть с места более-менее крупную группировку войск, необходимо отработать уйму документов, решить кучу вопросов. Что, куда, на чем везти? Кто за это отвечает? Где топливо брать? Чем кормить солдат в пути? Где помывку личного состава организовать? Приспособлены ли станции погрузки-разгрузки к приему тяжелой техники? А в портах есть ли краны соответствующей грузоподъемности, чтобы танки-пушки из трюмов сухогрузов доставать? Где армейские склады разместить? Откуда армейские ремонтные мастерские электричество будут брать? Пропускная способность мостов и дорог позволяет ли переброску частей в планируемые сроки? Много и других вопросов, без ответа-решения которых не сможет армия на новом месте стать несокрушимой силой.

Прервались только один раз на поздний ужин. Иду в столовку, Антонов чуть приотстал, тормознули его по какому-то другому вопросу. И вот иду по коридору, у входа в столовую сталкиваюсь… Аж споткнулся. Вот так встреча!

– Мы знакомы? – произносит худой, лет шестидесяти, генерал-лейтенант.

– Да… Заочно, – запинаясь, отвечаю, – Дмитрий Михайлович.

Охренеть! Карбышев. Как это? Он же в плену должен быть…

– Брежнев, Леонид Ильич, – представляюсь и протягиваю руку.

Крепкое казацко-татарское[130] рукопожатие.