Однажды я возвращался с одной такой встречи в сопровождении пары рейтар. Аникиту Пожарский услал с каким-то поручением в Ярославль, Анисим со своими стрельцами был в карауле, а бедного моего Казимира взяли в оборот монахи и усердно готовили к выполнению торжественного обета, то есть к принятию православия. Я был предоставлен сам себе и ехал, о чем-то задумавшись, не обращая особого внимания на окружающих. Раздавшийся рядом крик вернул меня к реальности.

– Куда скачешь, нехристь! – кричала на меня невесть откуда появившаяся пожилая монахиня. – Того и гляди затопчешь конем!

Две ее товарки отмалчивались, но тоже поглядывали неодобрительно.

– Что ты так кричишь, матушка? – спросил я старуху. – Я, может, и не вашей веры, но я христианин и сражаюсь за правое дело, когда многие православные воюют на другой стороне. Простите меня, добрые женщины, если я вас чем обидел, но, ей-богу, вы зря на меня ругаетесь. Конь мой хорошо выезжен и на человека никогда не наедет, разве если тот сам под копыта кинется.

– Чего пристали к князю! – закричал тут же один из моих провожатых, настроенный куда менее миролюбиво. – Хотите милостыни, так просите, а не лайтесь!

– Конец света! – не осталась в долгу старуха. – Немец к монашкам с вежеством обращается, даром что еретик, а православный – нет бы помочь святым людям…

– В какой помощи вы нуждаетесь? – прервал я перепалку.

– Добрый господин, – вступила в разговор еще одна монахиня, – из монастыря ушла одна наша сестра. Она не в себе и может нанести себе вред. Мы всюду ищем ее и очень беспокоимся.

– Увы, матушка, – учтиво отвечал я ей, – мы не видели нигде не только монахини, но и вообще женщин. Так что мы не сможем вам помочь, уж простите.

– Благослови вас Бог, добрый господин.

Оставив монашек позади, мы продолжили путь. Дело шло к ночи, и мы торопились, подгоняя своих лошадей.

– Княже, – обратился ко мне один из рейтар, – скоро стемнеет, давай срежем путь, так будет быстрее.

– А не заплутаем? Дороги здесь после пожаров не больно хороши.

– Нет, княже. Я знаю дорогу.

Мысль быстрее попасть в свой шатер показалась мне соблазнительной, и я согласился. Эта часть Москвы особенно сильно пострадала от пожаров, и нам пришлось ехать по пепелищу, которое мы, впрочем, скоро миновали. Уже показался наш лагерь, когда захромал мой конь.

– Тьфу ты, пропасть, только этого не хватало! – выругался я.

– Не ругайся, князь, дай лучше я посмотрю, авось поможем твоему горю, – отозвался предложивший срезать путь.

Пока рейтары осматривали моего Росинанта, я отошел осмотреться. Дома в этой части города были относительно целыми, но жители покинули их и еще не вернулись. Я немного прошелся вдоль того, что осталось от улицы, наблюдая следы разрушений. Вот поваленный забор. Вот от избы остался лишь нижний венец, остальное, как видно, разобрано для строительства многочисленных острожков. Другая почти цела, но нет крыши. Я пытался определить, чем занимались жители этих домов, прежде чем их вынудили покинуть свое жилище, но не слишком преуспел. Собравшись уже было вернуться к своим спутникам, я краем глаза заметил какое-то движение в соседнем дворе и, схватившись за пистолет, кинулся туда.

– А ну стой! – воскликнул я.

– Nicht schießen[28], – прошептали в ответ.

Передо мной стояла молодая женщина в черной одежде, очевидно монахиня, но с непокрытой головой. Впрочем, отсутствие платка еще более выдавало ее, поскольку волосы были довольно коротко для данного времени острижены.

– Ты чего по-немецки говоришь, я к тебе вроде по-русски обратился?

– Так одет ты как немец! – отвечала мне незнакомка.

– Это ты из монастыря убежала?

– Не убежала, а ушла! – твердо отвечала мне девушка. – Дело у меня есть, как сделаю, так вернусь.

– Эва как! А какое дело?

– Тебе что за печаль?

– Духовник на меня епитимью наложил, велел девам, в монастырь силой отданным, помогать. Как, говорит, десятерым поможешь, так грех с тебя и снимется. Девяти я уже помог, а вот десятой не могу найти, хоть плачь.

– Вот болтун, – с досадой сказала девушка, – а с чего ты взял, что меня силою в монастырь отдали, может, я сама ушла?

– Не похожа ты, красавица, на инокиню. Взгляд у тебя не тот.

– Много ты понимаешь, иноземец…

– Много не много, а вот то, что люди мои тебя в монастырь отвезут, если заметят, знаю наверняка. Так что ты схоронись, девица-красавица, а я, как стемнеет, сюда приду. Еды тебе принесу какой-никакой. Ну и подумаем, как помочь твоему делу.

– А не выдашь меня?

– Сказано тебе – епитимья у меня… – повторил было я, но, увидев, как нахмурилась девушка, перестал ерничать и просто сказал: – Хотел бы выдать – ты бы уже связанной поперек седла лежала, а мои люди тебя в монастырь везли.

– Ну все, княже, можно ехать! – услышал я голос своих спутников.

– Иду, – отозвался я, и, обернувшись к новой знакомой, добавил: – Дождись меня, а покуда прячься. Честью клянусь, что не сделаю тебе худого и не стану удерживать, если уйти захочешь.

Вернувшись в лагерь и отпустив провожающих, я быстро собрал в узелок все, чего нашел съестного, и, подхватив оружие, вышел из шатра вон. Часовые, караулившие лагерь, привыкли к моим частым отлучкам и не обратили на мой уход внимания. Осторожно ступая в темноте, я шел к тому месту, где оставил таинственную монашку. Лишь неверный свет звезд и убывающая луна немного освещали мой путь, и я ухитрился добраться до места, не свернув себе шеи. Впрочем, то ли это место, было не очень понятно. Я несколько раз подавал голос, пытаясь привлечь к себе внимание, но лишь тишина была мне ответом.

– Ушла, – вздохнул я и присел на поваленный забор, отставив в сторону узелок. – Эх, даже имени не спросил!

– А на что тебе мое имя? – раздался почти над ухом тихий голос.

С большим трудом я удержался от того, чтобы не подпрыгнуть в испуге, и, не поворачивая головы, ответил:

– Знал бы, кого в молитвах поминать.

– Что-то ты не больно на молельщика похож!

– А на кого похож?

– Да ни на кого, немец да и немец. Непонятно только, хитрый или глупый.

– Глупый, наверное.

– И то верно. Пришел ночью один, не испугался нечисти ночной.

– Какой еще нечисти?

– Упырей, скажем, оборотней…

– Ну, этим меня не испугать, я и сам оборотень хоть куда, а упыри меня и вовсе стороной обходят.

– Оборотень, говоришь, а люди твои сказывали – князь?

– Ага, сегодня князь, завтра рейтар, вчера вот пушкарем был. А вообще, я принц заморский – Бова-королевич, слыхала?