Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скорее всего, убивать он ее не планировал. А что планировал? Усыпить? Черт! Так она и так спала бы! Такое-то юное создание, да еще рано утром…
Хм… Ну, допустим, спала бы, почему бы и нет? А дверь-то ведь не нараспашку: кто хочешь заходи, что хочешь бери! Не такая уж Леночка безответственная и вовсе не дура. Не-ет, дверь-то уж точно была бы заперта, и преступник не мог этого не знать. На что надеялся? Как он мог проникнуть в Дом крестьянина? Получается, только через окно… Окна в такую жару постояльцы вряд ли закрывали. Однако — второй этаж. Впрочем, ловкому человеку это раз плюнуть.
В обед Алтуфьев все-таки дошел до Дома крестьянина, убедился, что в комнате постояльцев все окна настежь, разве что занавешены марлей — от комаров. А на заднем дворе, прямо под окнами, в крапиве обнаружилась лестница. Обычная, деревянная, метра два. Как раз в окошко залезть!
Чья именно лестница, это уж потом младший лейтенант Дорожкин отыскал, при этом пальцем о палец не ударив. Хозяин к нему сам пришел, с заявлением. Украли, говорит…
«А не ваша ли лестница у Дома крестьянина?»
Съездили, посмотрели — его. И чего, спрашивается, было поднимать бучу?
«Дак это… спросил бы. Я бы и так дал. А то без спросу да-а-ак…»
Видно, день нынче такой для следователя выдался — удачный. Не успел с обеда прийти — звонок, да еще по межгороду, через дежурку!
— Владимир Андреевич, трубочку возьмите! Таллин!
Таллин!
— Здравствуй, Марта! Да, я… Как — нет такого дела? А кто же тогда делал запрос? Кто-то же посылал, ведь не сам же собой! Что? Тебе запрос прислать… фототелеграфом… Ну, как-то это… Ах, своих два дела в Риге? Ну, тогда бегу! Слушай, милая… Ты даже не представляешь, как я тебе рад! Представляешь? И — очень хорошо? Черт возьми, когда же мы… Я тоже… Обязательно! Что бы ни случилось, ловлю на слове! Хювясти! До свидания… Жду!
Вот так! Нет такого дела! Тогда все понятно… вернее, еще не совсем, но будет понятно уже очень скоро…
Кто в отделе милиции мог послать «левый» запрос? Тот, кто имеет доступ к печати и журналу исходящей корреспонденции. Секретарь! Или кто-то близкий к секретарю. В любом случае секретарь как-то причастен, ибо втайне сделать такое невозможно. Указанный в запросе взятый с потолка номер уголовного дела — это еще прокатит, если не будут проверять, а вот «левый» исходящий — совсем другое дело! В канцелярии обязательно заметят. Значит — в деле. Или — в доле. Там и «рыбку ловить». Удастся ли это Марте? Да и вообще — этично ли ее использовать? Хоть она сама предложила… заодно со своими делами…
Да хватит уже рефлексировать, Владимир Андреевич! Этично — не этично. Тебе дело об убийстве раскрывать! Значит, все в работу годится. Тем более любимой женщины помощь. Любимой… Эх! Вот ведь — жизнь-то…
Хлопнув рукой по столу, Алтуфьев придвинул к себе пишущую машинку, громоздкую, большую, с нарисованными на каретке звездочками. Звездочками этими местные остряки отмечали каждое законченное дело.
Напечатать запрос. Потом — в Тянск, подписать у начальника, и — на фототелеграф. Да-да, подписать, это лишь на бумаге следователь только закону подчиняется, на самом же деле — у-у-у!
Подпишет ли прокурор? Подпишет, куда он денется? Правда, дело может отобрать. Так оно уже почти и закончено! Подвижки есть…
Телефон… Секретарша…
— Мариночка, завтра шеф когда будет? Что значит — в августе? Ах, отпуск… Черт! Это мы про отпуска забываем, другие же… Нет-нет, это я так, про себя. Мариш, а кто же нынче и. о.? Так не знаю же! Гаврилов? Иван Михалыч? Ах, как славно-то! Ах, как славно-то…
* * *
А Женечка Колесникова загрустила нынче. Приходила усталая с практики, ставила пластинку Ива Монтана и слушала грустные французские песни. Про опавшие листья, Большие бульвары, улицу Лепик и почтовые карточки… Слушала и грустила.
Ну, вот все и кончилось. Вся дружба… Да и дружба ли? Они ведь с Максимом встречались просто ради дела. Ну какая дружба может быть у восьмиклассницы с выпускником? Так, в лучшем в случае — приятельство. Восьмиклассница… будущая. Пионерка еще. Такую мелочь взрослые парни игнорировали напрочь. Вот еще! Что, девок нормальных мало? Да полным-полно.
Полным-полно…
Дослушав «Улицу Лепик» — последнюю песенку с пластинки — девушка вздохнула и, взяв ведерко, отправилась к колодцу за водой, втайне надеясь встретить по пути Максима.
Увы, Максима она не встретила, зато встретила дачника Мельникова.
— Ах, Женечка, душа моя! Когда же мы с вами отправимся за растениями? Осмелюсь напомнить, кое-что скоро уже отцветет.
— Здрасьте, Михаил Петрович. А давайте не сегодня. Мне еще к Татьяне Петровне надо, по музею…
Мельников расплылся в улыбке:
— Ах, да-да, наслышан про ваш школьный музей, наслышан… Очень, знаете ли, хочется посмотреть! А им, значит, Татьяна Петровна заведует?
— Ну да. Матвеева, историчка наша. Она Зое Епифановой поручила, из десятого. Мы хотим целое представление сделать, ну, типа выставку в новой школе открыть! А я музыку подбирать буду. Вот надо и к Зое тоже зайти…
— Славно, славно! Ах, какие же вы молодцы! Жаль, меня уже не будет… жаль.
— Ну, может, приедете все-таки? — улыбнулась Женька.
Ей почему-то стало жалко этого забавного старичка. Ишь как расстраивается! Впрочем, какой же он старичок? Вполне еще крепкий, разве что бородка эта старорежимная, или — пиратская. Как у Зуриты из фильма «Человек-амфибия».
— Михаил Петрович. А вы фильм «Человек-амфибия» смотрели? Я — так два раза уже! В клуб привезут — еще пойду. Там такая музыка!
— Да, музыка там замечательная. И актеры очень даже, знаете, ничего… — Дачник прищурился от солнца и поправил соломенную шляпу с широкой темно-голубой лентой. — А что эта девочка, Зоя? На ней весь музей?
— Ну-у… Она документы переводит, на все лето задание!
— Переводит?
— Она недавно у нас, из Тянска. Там немецкий учила, — зачерпнув из колодца воды, пояснила Женька. — У нас же — французский.
— Понимаю, понимаю, — Мельников подмигнул собеседнице и засмеялся: — «Амур-тужур» куда лучше, чем «доннерветтер»!
— Ой… А вы немецкий знаете?
— Так… когда-то в университете учил… Ах, какие же вы молодцы! Просто сердце радуется, глядя на такую молодежь!
— Ну уж скажете… — засмущалась Женька.
— А вот эта девочка, Зоя… она что же, с