Марфа больше не напоминала о себе. Виола изводила ее своим обычным способом, но с ней можно было смириться. Что Ева и сделала. Все так же часто звонил Макс, вежливо справлялся о самочувствии, не утомляя, впрочем, долгим разговором. Единственное, что ее теперь раздражало, – это больницы. Никогда до сих пор так много времени не проводившая в них, Ева тратила много сил на бесконечные очереди и бюрократов государственной клиники. Иногда у нее снова возникало странное ощущение, что на нее пристально смотрят. Резко оборачиваясь, она никого не замечала. «Наверное, просто нервы», – вздыхала она.

В общем-то, больших неудобств беременность ей не доставляла. Еще бы, она жила в полное свое удовольствие, не работала, гуляла когда хотела, ела что вздумается – в общем, сибаритствовала напропалую.

Единственное, что ее беспокоило, – вопрос о Ларе и Лени. Ну еще и о бабушке с Марфой. Но все, что лежало вне ее тела, в любом случае воспринималось теперь как текст. Рукописный текст. А Ева всегда склонна была к восприятию скорее формы, чем содержания, причем сама признавала этот прискорбный факт.

Конец осени, в отличие от ее начала и середины, выдался необыкновенно мягким. Теплый воздух пропитал все предметы, людей и природу. Все циклоны и ветры проходили стороной, оставляя под колпаком осени этот теплый островок. Удивительный контраст тишине и покою составляли яростные пожары желто-красной листвы в парках и садах.

Ева ходила теперь медленно, переваливаясь как утка. Вставала и садилась, прилагая огромные усилия, и долго искала удобное положение перед сном. Спала она все больше и больше, дико уставала практически от всего. Но время бежало быстро и незаметно. Вообще, время стало вести себя непредсказуемо. Может, оттого, что у нее теперь была точка отсчета? Вернее, финишная черта, которая, чем стремительнее надвигалась, тем менее была желанна и более ужасала.

Эти мысли Ева отгоняла, стараясь как можно больше прочитать и узнать о своем положении, о детях и собственно родах. Вообще, думать она старалась меньше.

И вот однажды в субботу пришла зима. Ева сидела дома и пыталась укротить разноцветные нитки и связать хоть что-нибудь, в конце концов, когда стало необыкновенно тихо. Так тихо, как будто отменили все звуки. Как будто мир окутали ватой.

Поднявшись с кресла (в три приема и дважды меняя точки опоры), она подошла к окну. Огромные хлопья снега, не торопясь, падали на землю. Летели они не строго вертикально, а иногда перелетая на соседние трассы, навещая друг друга, танцуя и кружась. Снег падал сплошной стеной и уже очень скоро сначала почерневшие было улицы и дома покрылись белоснежным оперением.

Постаравшись собраться как можно быстрее, в нетерпении поглядывая на окна, она оделась и вышла к зиме. Было удивительно тихо. Казалось, никто и ничто не верит в существование красоты, медленно опустившейся на землю. Кроме Евы. Она-то уж наслаждалась изо всех сил. Встав под уличным фонарем, Ева, подняв лицо, во все глаза смотрела на поток снежинок в трубе света. Через несколько секунд двигалась уже она, а неподвижные хлопья с удивлением провожали путницу.

Вдруг Ева почувствовала резкий удар по затылку. Боль ее уже не догнала.

«Что со мной опять произошло? – пытаясь понять хотя бы что-то, Ева оглядывала пространство, подменившее собой только что падавший снег, знакомую улицу и черную гладь канала. Ничего не видно. Прислушалась к своему телу – не болит. Дети тоже в порядке, это она знала точно. – А, вот оно… глаза чем-то завязаны… ну-ка сейчас, снимем эту гадость».

Сквозь прутья решетки она осмотрела помещение с низким потолком, в котором находилась. Ева была заперта в деревянной клетке, настолько маленькой, что вряд ли смогла бы выпрямиться во весь рост. На самом деле она не могла ни встать, ни вытянуть ноги. Ей были доступны метра полтора-два – кубических, ограниченных деревянными решетками и дощатым настилом.

Вот теперь Ева уже испугалась. Она была в панике – и в замкнутом пространстве. Напрасно попытавшись расшатать прутья решетки, пошарив руками, просунутыми в зазоры между ними, она только и смогла что дотянуться до оставленного ковша. Из опрокинутой посудины вылилась вода. Усмирив дыхание, грозившее разорвать легкие, она принялась ждать.

Незаметно уснув, Ева увидела сон. Она стояла на дороге, в малообжитой и совсем незнакомой местности. Низкий горизонт давил на землю тяжелой иссиня-серой тушей облаков. В таких тучах всегда прячется шторм. Дождь, возможно град, вызревали и вот-вот грозили вырваться из темной утробы неба. Совершенно естественно пейзаж дополнял незнакомец, выполненный в золотых красках, одетый в радужные длинные одежды. Человек, казалось, многометрового роста, с тихим звоном парил в воздухе, прямо над свинцовой лентой пустынной дороги.

Обернувшись, Ева увидела зеркальное отражение только что виденного. Или их было двое, или это и в самом деле отражение? Такое огромное зеркало? Но и с обратной стороны парил явно тот же золотом исполненный тип в радужно-веселом наряде. Руки он торжественно развел в стороны, как бы призывая всех желающих под свою сень. Дожидаться грозы сновидица не стала, решив проснуться, на всякий случай, пока ничего не изменилось.

Проснувшись, Ева снова принялась ждать. Ожидание носило необоснованно осмысленный характер. Она ждала своего спасителя. Он ее спаситель, ведь так? Вот пусть и спасает. Он должен. Почему-то Ева была уверена, что скоро все кончится. Она приготовилась подождать. Немного. Много она уже не выдержит, а вот совсем чуть-чуть, пожалуй, можно. Ноги затекли, спина одеревенела, мочевой пузырь переполнен. Дети спокойны: «Сладкие мои, золотые, умнички».

Сначала послышался слабый шорох. Это не ее спаситель. Он ходит громче и совсем иначе. Это другой. Опасный, страшный, вызывающий безотчетный страх, как рептилии или насекомые.

В свете лампы, которую гость нес в руке, он казался огромным. Но, скорее всего, был просто высокого роста. Как ему удается так плавно и неслышно двигаться?

– Макс?! – не поверив своим глазам, обрадовалась Ева. – Скорее, откройте клетку, ах, это просто… я очень-очень рада…

Но волна радости, покатившись от кончиков закоченевших пальцев на ногах вверх по всему телу и ударив в голову, сошла на нет. Это был не он. Похож, но не он. Запах ужаса, исходивший от него, как от животного, зараженного бешенством, горячим ветром выдул остатки Евы из ее тела, заполнив собой оболочку до отказа.

Медленно, бесшумно подойдя к клетке, он присел на корточки. Не отрывая взгляда от побелевшего лица Евы, он склонил голову набок. Никакого выражения на высеченном из гранита лице. Ни на йоту не изменилась ровная черта сомкнутых губ.

Помедлив пару секунд, он резко выпрямился и, открыв крышку клетки, бросил Еве на колени какой-то предмет. Круглый и тяжелый. Мокрый и белый. Кочан капусты, с водорослями? Ничего не понимая, но уже на грани помешательства от ужаса, Ева стала сбрасывать «дар» со своих ног, подальше от живота. И здесь она осознала, что это было. На нее смотрели мертвые глаза Лары. Голова Лары, отрезанная от ее тела, смотрела на Еву и радостно улыбалась.